Садовник

На маме были джинсы и белый свитер. Спереди на свитере красовалось огромное бурое пятно.

— Мейсон… — Темные волосы почти закрыли ее лицо, когда она попыталась улыбнуться.

Буба дернул дверцу и грубо втолкнул маму внутрь джипа.

Хоть меня и бесило, что она напилась, давать ее в обиду я не собирался. Я знал, ей трудно воспитывать меня одной и заниматься ненавистной работой. Пусть временами она и перебирала спиртного, но все равно оставалась хорошей матерью.

— Эй, полегче!

Я взял маму за руку и помог усесться. Меня так и подмывало выйти из машины и показать Бубе, что не боюсь его.

Взгляд Бубы задержался на шраме, затем наши глаза встретились. Его голос был спокоен и тверд:

— Вези ее домой, пусть протрезвеет. И не суется больше сюда, пока не научится помалкивать! Ей же лучше будет…

Я расстроился. Неужели никогда ничего не изменится? Ладно бы мама костерила «Тро-Дин» дома, так нет, наклюкавшись, критикует их на публике, а это совсем другое дело.

Я наклонился пристегнуть ей ремень и заметил, что в глазах у мамы стоят слезы. Мне хотелось отругать ее за то, что опять напилась. Вместо этого я спросил:

— Все в порядке?

Она кивнула и нежно провела кончиками пальцев по моему шраму.

К тому времени я уже привык к своей внешности. Было бы гораздо лучше, если бы шов наложили прямо, однако врачу пришлось стягивать изорванные края, и шрам делал лицо похожим на замысловато простеганное покрывало. Он шел от внешнего уголка правого глаза, из-за чего глаз выглядел немного провисшим. Эта линия пересекалась с другой вверху правой щеки, и оттуда ответвлялись еще две дорожки, одна из которых оканчивалась возле рта, а вторая — у подбородка.

Джек говорил, что я смахиваю на гангстеров из фильмов. А мне было все равно. На футбольном поле это, пожалуй, пригодилось бы, если бы лицо не закрывал шлем. Росту во мне больше шести футов, весу тоже не занимать — сразу ясно, не слабак. Но строить из себя головореза не хотелось. Если все срастется и я поступлю в колледж, то большую часть взрослой жизни я проведу в какой-нибудь лаборатории «Тро-Дин», где внешний вид не имеет ровно никакого значения.

С одноклассниками я знаком с детского сада. Через неделю после того, как меня искусала собака, я пришел в сад с повязкой на лице, которая спустя некоторое время сползла, и все увидели шрам. Потом я перестал разговаривать, и слава, которой я был обязан шраму, померкла. Я был просто Мейсоном, а шрам — частью меня. А когда я перерос всех в школе, то стал для большинства молчаливой громадиной.

Возможно, потому-то я и хотел остаться в Мелби-Фоллз после колледжа, если бы вообще удалось туда поступить. К моему шраму тут привыкли. В любом другом месте ко мне бы относились как к уроду. А видеть перекошенные от ужаса лица людей, когда они впервые со мной встречаются, — удовольствие то еще.

Мама прижала ладонь к моей правой щеке:

— Ты для меня все такой же красивый. Не знаю, что бы я делала без тебя!..

— Для начала пришлось бы вызвать такси.

Я пристегнул ее ремень и откинулся в кресле.