Я люблю дышать и только

22
18
20
22
24
26
28
30

— Манечка. — Пыталась я утихомирить подружку нежными прозвищами, ты говоришь абсолютную чушь. Причём здесь мои мужья и твои поклонники. Какие твои годы, найдёшь.

Это была почти вечная преамбула, начиная со школы, которой мы начинали любой разговор. Дальше можно было уже вести нормальную беседу. — Марьян, тебя в прокуратуру вызывали?

— Да. Но я еще не ходила. Мне повезло. У меня была запись. Я сказала, что приду завтра. А что не надо ходить? — Марьяна испугалась мгновенно и я даже хорошо представляла себе, как она закрывает голову подушкой и отставляет трубку телефона.

— Я думаю о том, насколько глубоко они будут копать? Нам же есть, что им рассказать еще. А не хочется. Может обернуться так, что мы окажемся крайними и на нас всё легко свалить, а дело закрыть.

Когда подступала настоящая опасность, Марьяна переставала играть роль девочки — гимназистки и становилась здравым жестким человеком.

— Мы с тобой вдвоем не решим этот вопрос и не вспомним весь порядок действий. Нужно звонить Яне и Маре. Они не хуже нас в курсе, а версия у нас должна быть одна. Я не правильно выразилась. Версия, это если мы врем. Мы хотим рассказать подробно, как всё происходило на протяжении десяти лет. Но люди выражают свои мысли по-разному. Можно человека сбить легко с толку. Поэтому мы должны выучить свою правду как «Отче наш».

Мы распрощались. Каждая из нас должна была добраться до Яны и Мары, что не просто при их занятости, вернее занятости их мобильных телефонов. В крайнем случае, увидимся все завтра в Останкино.

Тим, приехал родной и тёплый. Он ездил писать и немного приводить в порядок дачу. Я всегда говорила ему, что, маленький участок нашей дачи он рассматривает как угодья дворянин помещик и страшно гордиться ими. Он всегда смеётся и как-то сказал, что угодий не осталось, лишь нарисованное братом отца генеалогическое древо их семьи, но теперь это не имеет значение. Показывая работы, а их оказалось довольно много, от одних он морщился и сразу кидал в угол комнаты, другие шутливо прижимал к груди. Ему редко удавалось теперь всё бросить и поехать писать куда хочется. Времена изменились, и он работал в шоу-бизнесе художником-технологом, иногда постановщиков в различных эстрадных шоу и на корпоративных вечеринках, которых, по-моему, появилось больше, чем организаций, которые все время что-то празднуют.

Тим как-то рассказывал, что пришел такой очень лощенный и вполне интеллигентный клиент, который через губу, несколько снисходительно пытался объяснить режиссёру-постановщику и Тиму, что он уже побывал на многих такого рода зрелищах, и ему вся эта попса и перепитые морды отвратительны. Хочется, что-нибудь изысканного и тематического. Ребята тут же стали предлагать на выбор прекрасные сценарии и оформление. Человек в бриллиантовых запонках был в восторге. Дал задаток и ушёл. Прошло недели две появляется его заместитель, передает листок с замечаниями от шефа. Оба художника от шоу-бизнеса чуть со стульев не упали. Он вычеркнул весь изыск вообще, а то, что ему казалось, эталоном эстрады усилил. Ребята умные спорить не стали. На самом вечере «ошпаренный» заместитель, бегал всё время к постановщикам в комнату и требовал громче и проще. Сам хозяин держался минут тридцать молодцом. Вечер закончил на красной ковровой дорожке лицом вниз среди использованных салфеток, еды и питья. Уходить не хотел, пока он не сообразил, где он и что он генеральный директор, — все работники плюс заместитель ждали «Его Сиятельства». Жена-то уехала сразу. Как она сказала: «— Этот изыск, я вижу не первый раз. А вы наслаждайтесь».

Не хотелось портить друг другу настроения, поэтому я не стала рассказывать про пропавшую Звезду, а Тим — про то, что завтра снова в бой рука об руку с людьми с бриллиантами на запонках, пальцах и везде где можно. Должен кто-нибудь когда-то воспитать в них изысканный вкус или хотя бы называть, что это такое.

* * *

Ночью, лежа без сна, я стала вспоминать, когда всё стало меняться.

Да мне не нужно было напрягаться — это было в день моего рождения — 30 сентября. Я утром высунулась в окно, радуясь, что светит солнце, а ветерок теребит синее, слегка облачное небо.

— С днем рожденья! — Заорала Марьянка, выйдя на балкон.

— Спасибо. Чего кричишь? Сейчас весь двор взбудоражишь. — Я погрозила подруге рукой. Она убралась с балкона, но тут же, позвонила по телефону.

— Ну, началось, ворчал Артём, который уже давно встал, что было принципиально против его правил. Единственный день в году он отступал от своих твердых принципов — День моего рождения. Обязательный огромный букет из разных потрясающих цветов стоял и упоительно распространял запах перед моей постелью.

Это была такая игра. Смешная, детская и чудесная. Тёма, проклиная всё на свете, вылезал в 7: 00 утра. Полусонный и полуодетый мой любимый муж ехал на рынок. Нет, это уже когда появилась машина, он с понтом ездил на Центральный рынок, который находился ровно напротив нашего дома. А первые годы — ходил. С него всегда брали дороже. У него был вид очень благополучного богатого человека. А он принципиально никогда не торговался и брал самый дорогой. Мне ужасно это нравилось. Ворчал он тоже смешно, как большой медведь, которого покормили вкусно и он от удовольствия брюзжит.

— Тёма, один день можно потерпеть. Я же дежурю у телефона каждый день, оберегая твой сон. А тебе даже не нужно отвечать на звонки, я сама справлюсь, — дотянувшись до его сморщенного носа, я побежала обсуждать вечеринку с Марьянкой.

Так получилось, что разговаривая, мы обе стояли около балконных дверей, вдыхая свежий воздух, выпуская дым сигарет и перебирая кости гостей и пищи, которые предстанут вечером. Внезапно мы обе замолкли.

— Кира, кто это идет по двору? — Марьяна прошептала, словно боясь, что тот, кто шел по двору услышит нас.

— Если я не ошибаюсь… Алиса? Или я сошла с ума. Похожа. Только что-то в ней сильно изменилось…