Верагут принес завтрак, Пьер с удовольствием принялся за еду, даже дал себя уговорить на второе яйцо. А затем потребовал любимую книжку с картинками. Отец осторожно отодвинул одну штору, блеклый свет дождливого дня проник в комнату, и Пьер постарался сесть, чтобы рассмотреть картинки. Судя по всему, болей он не испытывал, внимательно рассмотрел несколько картинок, приветствуя самые любимые короткими радостными возгласами. Потом он устал сидеть, и глаза опять немножко заболели. С помощью отца он снова лег и попросил почитать ему стишки, прежде всего про Живучку, которая приползает к аптекарю Плющику:
Верагут старался изо всех сил, читал бодро и задорно, как только мог, и Пьер благодарно улыбался. Однако стихи словно бы утратили былую силу, словно за то время, что их не слышал, Пьер стал на годы старше. С картинками и стишками вернулась память о многих светлых, радостно смеющихся днях, но сама давняя радость и озорное удовольствие вернуться не могли, и мальчик, не отдавая себе в этом отчета, заглядывал в собственное детство, еще недавно, дни и недели назад, вполне реальное, с тоской и печалью взрослого человека. Он был уже не ребенком. Был больным, мир реальности уже стал ему чужд и далек, а душа его, обретя дар ясновидения, уже везде и всюду боязливо чуяла подстерегающую смерть.
Однако это утро полнилось светом и счастьем, после стольких ужасных дней. Пьер был тих и благодарно-спокоен, и Верагута против воли снова и снова овеивало предчувствие надежды. В конце концов мальчик, возможно, все-таки останется жив! И тогда он будет принадлежать ему, ему одному!
Приехал доктор, долго пробыл у постели Пьера, не терзая его ни вопросами, ни осмотром. Подошла и госпожа Адель, разделившая с сиделкой последнее дежурство. Удивительное улучшение ошеломило ее, она так крепко стиснула руки Пьера, что мальчику было больно, и даже не пыталась сдержать избавительные слезы, катившиеся из глаз. Альберу тоже разрешили ненадолго зайти.
— Поистине чудо, — сказал Верагут доктору. — Вас это не удивляет?
Доктор кивнул и приветливо улыбнулся. Он не возразил, но и чрезмерной радости не выказал. Художника тотчас снова одолели сомнения. Он следил за каждым движением врача и, когда тот улыбался, читал в его глазах холодную настороженность и сдержанную боязнь. Потом он в чуть приоткрытую дверь подслушал разговор доктора с сиделкой и, хотя не разобрал почти ни слова, по строгому, серьезному тону их шепота сделал вывод, что опасность отнюдь не миновала.
В конце концов он проводил доктора до экипажа и на прощание спросил:
— Вы полагаете, улучшение временное?
Некрасивое сдержанное лицо обернулось к нему:
— Радуйтесь, что бедному мальчику дано несколько добрых часов! Надо надеяться, что так будет достаточно долго.
В умных его глазах не было ни малейшей надежды.
Поспешно, чтобы не потерять ни мгновения, Верагут вернулся в комнату больного. Мать как раз рассказывала историю о Спящей Красавице, и он сел рядом, наблюдая, как Пьер живо следит за сказкой.
— Рассказать еще что-нибудь? — спросила госпожа Адель.
— Нет, — с легкой усталостью ответил мальчик. — Попозже.
Она ушла на кухню, а отец взял руку Пьера. Оба молчали, но время от времени Пьер с легкой улыбкой поднимал глаза, будто радовался, что папá с ним.
— Теперь тебе намного лучше, — ободрительно сказал Верагут.
Пьер чуточку покраснел, шевеля пальцами в ладони отца.
— Ты любишь меня, папа, правда?
— Конечно, сокровище мое. Ты мой любимый сынок, и когда ты выздоровеешь, мы навсегда останемся вместе.
— Да, папа… Однажды я был в саду, совсем один, и вы все совершенно меня не любили. Но вы должны меня любить, должны мне помочь, если опять станет больно. О, мне было так больно!
ebooksa