Она просто отодвинула мешковину, в которую была одета, оголив грудь. Чуть ниже левой ключицы находилось клеймо, перечёркнутое неглубоким порезом.
— Вчера я соврала. Меня слегка задело. Просто боялась. Вдруг заживёт, и я снова волю утрачу.
— Не страшно.
Она, замявшись, потупила взгляд.
— Ещё спросить у вас сказали, а что будет с теми, кто уже был в рабстве?
Ночью освобождены были лишь те, кого эльфы нашли на рынке, да освободили из каравана, так что вопрос вполне логичен, вот только вряд ли они хотят услышать тот циничный ответ, который я могу им дать.
— Не думаю, что они хотят это услышать.
— Так что мне им передать?
— Что над этим ещё надо подумать. Нам ни к чему сейчас разногласия, пока не выберемся из страны.
— Я вас поняла.
Девушка, поклонившись, удалилась к своим сородичам. Теперь ко мне пристала Катрина:
— Что ты имел в виду?
Со вздохом я повернулся к ней:
— Мы не сможем их вытащить. Более того, все, кто туда сунется — сам не выйдет. То, что я говорил про карантин — не пустые слова. Через два месяца сам вернусь, чтобы проверить и добить недобитых. Потом приведём бригаду утилизаторов, чтобы избавиться от трупов.
— Как-то это слишком жестоко звучит.
— А выглядеть будет ещё хуже.
Буркнул я и поспешил сменить тему:
— Ладно, вон там уже еду соображают. Пойдём, пока всё не съели.
Спешка была вполне обоснована, потому как народу много и все голодные, в том числе и рабы, хоть они и не подают никаких сигналов, а всё же будет неприятно, если все они тихонько с голода помрут. Эти ж не пикнут даже если их заживо резать будут.
Завтрак прошёл вполне спокойно: посидели у костра, покушали, кто-то анекдоты потравил… несмешные. Катрина половину вообще не поняла, Дрилай думала о чём-то своём, а наша эльфийская предводительница ела отдельно от всех. И тут меня одна мысль торкнула. И если я прав, то всё очень и очень херово.