Он сбрасывает плащ и протягивает его Генри.
— Не надо, — говорит Генри.
— Нет, надо. Бери. Я возьму одеяло.
Бон укутывает Генри плащом, идет за своим измятым одеялом, накидывает его себе на плечи; они отходят в сторону и садятся на бревно. Уже рассвело. Небо на востоке серое; скоро оно пожелтеет, потом покраснеет от артиллерийского огня, и вновь начнется томительный марш назад, отступление от полного разгрома, поиски спасенья в поражении, но это еще не сейчас. У них еще остается немного времени, и, освещенные разгорающейся зарею, они сидят бок о бок на бревне, один в плаще, другой в одеяле, и голоса их звучат немногим громче молчания самой зари.
— Значит, тебе противно не кровосмешение, а смешение рас.
Генри не отвечает.
— И он ни слова не велел мне передать? Не попросил тебя послать меня к нему? Ни слова? Ни единого слова? Ведь ему надо было сделать только это — сейчас, сегодня, четыре года назад или в любое время за эти четыре года. Только и всего. Ему не надо было меня просить, не надо было ничего от меня требовать. Я бы сам ему это предложил. Не ожидая его просьбы, я бы сам сказал ему, что больше никогда с ней не увижусь. Ему не надо было этого делать, Генри. Если он хотел меня остановить, ему вовсе не надо было говорить тебе, что я черномазый. Он мог бы и так остановить меня, Генри.
— Нет! — восклицает Генри. — Нет! Нет! Я все равно... все равно...
Он вскакивает, лицо его дергается, в мягкой бородке, покрывающей его впалые щеки, Бон видит его зубы, видит, как сверкают белки его глаз, словно глазные яблоки вот-вот выскочат из орбит; слышит, как его хриплое дыхание вырывается из легких... но вот Генри уже перестал задыхаться, он дышит ровно, он опускает глаза и смотрит на Бона, который сидит на бревне, и голос его теперь звучит немногим громче подавленного вздоха:
— Ты сказал, что он мог тебя остановить. Что это значит?
Теперь Бон, в свою очередь, не отвечает; он сидит на бревне и смотрит на склонившееся к нему лицо. Говорит Генри, опять тем же голосом не громче вздоха:
— А теперь? Ты хочешь сказать, что ты...
— Да. Что еще мне теперь остается делать? Я дал ему возможность сделать выбор. Я четыре года давал ему возможность сделать выбор.
— Подумай о ней. Не обо мне, о ней.
— Я думал. Все четыре года. О тебе и о ней. Теперь я думаю о себе.
— Нет, — говорит Генри. — Нет. Нет.
— Думаешь, я не смогу?
— Ты не посмеешь.
— Кто остановит меня, Генри?
— Нет, — повторяет Генри. — Нет. Нет. Нет. Теперь Бон, в свою очередь, следит за Генри, глядя на Генри с тем выражением, которое можно было бы назвать улыбкой, Бон снова видит белки его глаз. Рука его исчезает под одеялом и снова появляется с пистолетом — он держит его за ствол, протягивая рукоятку Генри.