— Некогда ему выть, гоняю… — усмехнулся Исидор.
— А дальше кто гонять будет? — просто спросил Игнатий.
Вот оно как, встрепенулся Бродяга. Боятся они, что перекинусь, что душить пойду…
— Где слово ждать, заранее чуешь?
— Не сподобился пока…
— Рано ему, — вступился опять Исидор. — Дитя ишо, сорок годков с малым всего…
Бродяга вздрогнул. Он забыл, сколько ему лет, а точнее — не считал. Давно считать перестал, некогда. Днями гонка бесконечная, а ночами — со свечой стих кромсать. Потом спать как убитый, и снова — в бега, к бедствиям, к смертям… Он не заметил, как уплыло время. То самое время, неуловимая река, из-за которой он так часто плакал в детстве.
Стих был важнее, стих надрывал душу.
— Ликом бел, строен, крепок, — вроде как похвалил пришлый старичок. — Стих-то на память кажный вечер гоняешь, так?
— Повторяю.
— Угу, заметно, поспеваешь за времечком покудова…
Бродяга вспыхнул от радости.
— Черных встречал? — спросил третий, согбенный.
— Нет пока…
Бродяга не забыл наставления Исидора. Старец неоднократно упоминал, что Черных мортусов раз в десять больше по земле русской шарится. Оно и понятно, убийством легче своего добиться. Помнил он также, что Черные себя добрыми делами не отягощают, посему выявить их среди обычных негодяев сложно, да и век их часто недолог. Вот такой парадокс, несмотря на возможности, Черные мортусы гибнут почти с той же частотой, что и рождаются.
— Ты помнишь, дитя, что, встретив Черного мортуса, надлежит убить его? — тихо спросил Игнатий.
— Помню… — сглотнул Бродяга.
— Отчего ж дрожишь? — Игнатий пошевелил кустистыми бровями.
— Так убить же…
— Отнять жизнь у Черного — трижды лепше, нежели младенца от горячки спасти, — рассудительно заметил Довлат. Он сидел в углу, дул на чаинки в кружке. — Иначе Черный заберет то, что нам положено, один за многих заберет. Ты знаешь, что Черные мортусы не стареют?