Мародер

В нескольких домах от края деревни, в роще тополей, стоял среднего размера пятистенок, довольно опрятный – вопреки ожиданиям Ахмета увидеть развалюху. Стаек[117], гаража, сараев нет – одна черная от времени баня да ухоженный огород за проволочным забором. Покрышка «беларуськина» вкопана, типа клумба, сравнительно ровная поленница, несколько кустов сирени под окнами. Перед воротами свежая щепа – похоже, недавно дрова пилили. Магомедыч крикнул через забор:

– Абдулло-абый! Здравствуй, как сам? Гостя вот к тебе привел, из города! Собаку привяжи там!

– Э-э, Исмаил пришел! Бишенче[118] привел?

– Кого-кого? Гостя, говорю, привел! Из города!

За забором зазвенела цепь, опрокинулась миска, хозяин укоризненно пробормотал что-то дрожащим стариковским тенором.

– Привязал?

– Привязал, привязал, заходьте.

Магомедыч сунул руку в глубь щели над калиткой, пошуровал – открылось, махнул – заходи первый, мне, мол, закрывать еще. Ахмет ступил на двор, посторонился, пропуская Магомедыча. Его взгляд тут же зацепило что-то до боли знакомое – Ахмет присмотрелся, епть! Да это же тот «Москвич»! Только без колес, и облез-то как, куры в нем лазают…

Вспомнилось, как покупал картошку у владельца этого мастодонта на рынке за КПП. Картошка еще симпатичная такая была, в разнокалиберных ведрах. Взял одно, опрокинул в сумку, рассчитался, а продавец – вот этот самый башкир, точно, раз такой – рукой машет, типа иди сюда. Пока Ахмет обходил старый небесно-голубой «москвичонок», башкир уже рылся в багажнике, так же без выражения поглядывая на него, городского хомяка, неуклюже скачущего через особенно жидкие места. Достал маленькую «сиську», внутри – какая-то мутная хрень, чуток меньше половины, сует – Ахмет взял как автомат, во сне так бывает. Открутил пробку, нюхнул. Пахнуло мерзостью какой-то пресной. Ахмет затормозил, неприязненно глядя на «сиську» с этой отравой. Башкир этот пялится нехорошо как-то, поторапливает – «аша-аша-аша». Сразу реакция – какого хрена я бурду эту ашать должен, чего этому надо, сразу вспомнилось, как его в Домодедово пыталась цыганка гипнотизировать и прочая мешанина на эту тему, вплоть до дурацких статей в «Аргументах»… Но это все так, фоном. Под фоном же – он даже не слишком удивлен был, эдакое фундаментальнейшее ощущение «правильности» происходящего, какой-то огромности, только хрен поймешь, к чему эта «огромность» относится, и – совершенно отчетливо – понимание свободы выбора. В этот момент он абсолютно точно знал, что с ним ничего «плохого» не случится, выпьет он это дерьмо или нет. Ему даже показалось, что он видит свои будущие жизни в том и другом случае и что эти жизни его вполне устраивают. Потом, конечно, было ощущение, что с видением этих самых вариантов нечисто, – он вполне мог допридумать это постфактум. На ощущении «правильности» придется остановиться поподробнее, что-то кажется, что оно того заслуживает. Это весьма тонкая хреновина. Хороший пример – рыбалка. Ахмет любил рыбачить, но был не «настоящий заядлый рыбак», а так, бездельник с удочкой. И во время оного безделья неоднократно замечал, что перед тем, как клюнет (и впоследствии не сорвется, не выскользнет из рук и т. д.), удочка забрасывается с четким ощущением некоей ладности, правильности – ну да, понятно. Или идешь к человеку без звонка – и с первого шага знаешь, дома он либо прешься в такую даль напрасно. И всегда продолжаешь идти, что характерно. Как ситуация повернется, иногда знал до мелочей, узнавал совершенно незнакомые помещения, идешь вот так, тебе дорогу показывают, а ты знаешь, что за поворотом. Все вот такие «дежа-вю наоборот» сопровождаются этим самым чувством этой самой «правильности». «Правильность» сопровождала его во многих случаях мелкого бытового выбора – он даже пробовал как-то пытаться влиять на события, вызывая это ощущение, – но, естественно, без каких-то результатов.

Короче, хрень эту он выпил, и не сказать, что с каким-то особым трудом. Дыхание задержал, пахла она и впрямь как иприт, ну да водку пью, подумал, и это так же выпью. А она никакого отвращения не вызвала, проскочила как по маслу. Где-то через секунду-две глаза открыл, а башкир со свои драндулетом не испарились, и покупатели с продавцами ходят обычные, с руками и ногами. Вернулся звук. Оказывается, пропадал. А уже был почему-то вполне готов к неожиданностям, даже не страшно стало – и тут такой облом… Чудеса, блин, отменяются. Стало так все безразлично, как никогда до этого не бывало. В сторону башкира даже головы не повернул, уходя, – во насколько. Пошел, бросил картошку в багажник, завелся да уехал. И забыл об этом, забыл начисто – вот что интересно…

Посреди в меру захламленного двора стоял тот самый старик-башкир, улыбаясь и вытирая руки о синие китайские штаны с кричащими «адидасами» по лампасам.

– Здравствуйте…

– Здравствуй, здравствуй, – приветливо ответил старик, подойдя и здороваясь с Ахметом за руку. – Исмаил, жди, сейчас.

Не выпуская руки Ахмета, старик потащил его к стоящему на обрубках шпал «Москвичу», обвел его вокруг, расталкивая суетящихся под ногами кур, отпустил и встал, приветливо глядя в глаза. Точно сделал хорошее дело и ждет благодарности. Ахмет снова, как и тогда, тупо тормозил, хлопая ничего не понимающими глазами.

– Озеро видишь ты?

– Какое озеро? – недоуменно покрутил башкой Ахмет, бросил непонимающий взгляд на Магомедыча, снова вернул на старика.

– Где живешь ты. Там озеро есть, ты его часто видишь?

– Где я живу, там три их, озера, и все к городу вплотную подходят. Ты про какое, дед, говоришь?

– Большое. Главное. Его часто видишь?

– Ну, вижу. Не часто, но все-таки.