Каратель

– Ну, Старый, я ж знал, что мы…

– Не ебет. Ты – Хозяин. Ты один теперь, навсегда. Никто тебе не указ, ни я, ни даже если, представь – Кирюха встал из земли и приперся к тебе. Его время прошло, он проебал свой Дом. Ты здесь теперь главный и все решаешь. Ничего не делаешь, пока четко не знаешь – что делаешь. Зачем. Сколько это будет стоить – крови, патрона ли, без разницы. Надо ли это твоему Дому, каждому, кто живет под тобой. Если надо – то опять же – зачем. Понял, бывшая поломойка, кто ты теперь?

Сережик промолчал, и Ахмет с удовлетворением ощутил, как дернулся на «поломойку» молодой Хозяин, и тут же, молодец, забыл о мелочи и задумался. Похоже, о правильном. Страхом с его стороны больше не пахло.

Зато беспокойство начало охватывать его самого. Базар лежал перед ним словно вымерший – ни выстрела в воздух, ни окрика, а ведь до его громады осталось не больше тридцати шагов. Голова отказывалась выдавать четкие указания, и Ахмет перестал обращать на нее внимание, полностью растворившись в ощущениях. Они там, это ясно. Не все. Вчера было девять; старшего завалил, литовца оставил. Сейчас меньше. Кто-то ушел? Или завалили? По идее после того, как валят старшего, люди ставят нового, и это процесс такой, без крови не обходится…

Неожиданно для себя Ахмет поднял ствол и отсек два патрона. Грохот выстрелов заметался по широкому полю бывшего сквера, крошась о развалины, и улетел в глубину мертвого города. Несколько минут ничего не происходило, но по изменившейся тишине оба визитера понимали – сейчас последует реакция. Ахмет сквозь зубы подбодрил Сережика:

– Не ссы, Базарный. Ща или вальнут, или войдем.

– Да я не ссу.

– Когда зайдем, будь готов. Если я начну шмалять, вали все, что шевелится.

Тут наверху скрежетнул сдвигаемый дощатый щит, посыпался вниз потревоженный снег, и из приоткрывшейся щели кто-то крикнул:

– Ты че, забыл, где заходить? О, еще одного, что ли, привел? – и уже глуше, в глубину здания, что-то добавил остальным.

– Пошли. – Ахмет подчеркнуто неторопливо повернул ко входу. – Серег, пизди поменьше и помни, кто ты тут. Волокушу прям здесь оставь, у крыльца. Никуда не денется.

Первое, что бросилось им в глаза за углом – приметенный у лестницы синий литовец.

Сережик передернулся, взявшись за ручку двери, из которой выбежал по трупам почти четыре месяца назад. Выгородку справа, бывший гардероб, где сдавали стволы, новые хозяева… – «Стоп! – поправил себя Сережик. – Какие еще хозяева?» – …разломали на дрова. Решетка, за которой в базарные дни сидела охрана, выломали, и она болталась на одной петле. Бля, решку-то на хера трогать! Мешала кому?! Подымаясь за Старым наверх, откуда слышались неразборчивые голоса, Сережик с раздражением отметил голое железо перил, обдирать которые при Кирюхе даже в голову никому не приходило.

На площадке их встретил ушловатого вида пыштымский мужичок в тулупе поверх новой необмятой рубахи ментовского фасона. У Сережика опять сжалось сердце – значит, и этот склад нашли. А ведь Кузнецов так гордился хитрой задумкой – сделать у одного из предназначенных для сдачи торговцам отсеков второе «дно» и постоянно выпрашивал у Немца залетчиков, потому что долбить ломом толстые фундаментные блоки никто из своих не хотел. Там много чего лежало – и часть ПКВешного патрона, и лишние пулеметы, за которыми сам хозяин ходил с Ахметом по зиме, давным-давно, и вот эти рубахи, которыми зашел в дом Аркашка… «Ну а че ты хотел? Три месяца с лишним, не три недели. Че хошь найти можно… – с горестным вздохом подумал Серега, всегда по-хозяйски относившийся к любому добру. – …А мое вы хуй когда найдете, хоть триста лет ищите…»

– Здоров, что ли… – настороженно вытолкнул из-под прокуренных усов мужичок, глядя только на Старого.

– А я тебе че – насрано? – замирая от необъяснимого страха, вытолкнул через губу Сережик.

– А ты кто таков, сопля? – с нехорошим весельицем в голосе осведомился мужичок, косясь на Старого. – С тобой, что ль?

Старый, к полному Серегину восхищению, легко подтолкнул мужичка, разворачивая к проходу:

– Айда… Как отзываешься, братишка?

– Губой, от фамилии.