В какой-то момент Эйко просто заплакала, пытаясь руками и ногами отмахнуться от меня. Дёрнула сломанной рукой и закричала ещё сильнее, чем прежде, перед этим набрав хорошенько воздуха.
Я уже не слушал оператора, который что-то там говорил мне.
— Эйко… — выдохнул я облегчённо со слезами на глазах. — Маленькая ты лысая беспредельщица… тут же завернул её прямо в куртку, на которой она лежала и прижал к себе это маленький кричащий комок. — Эйко, девочка ты моя… как же ты напугала меня, дурёха, — заплакал я. — Никогда так больше не делай, слышишь?
Не знаю, кто напугался сильнее — я или она. Хотя какая разница? Главное, что теперь ей ничего не угрожало. А что касается руки… Нет, это ужасно, но пережить можно. К тому же, она ребёнок, а у них всё срастается гораздо быстрее.
У меня не было сил даже встать, будто на ноги обрушилась тяжесть всего мира, хотя в груди наоборот, было очень легко.
Я вытер глаза, проморгавшись, чтоб посмотреть на Эйко, которая продолжала кричать и плакать.
— Ну будет тебе, Эйко. Сейчас мы отсюда выберемся и…
Позади меня грохнул выстрел, оборвав на полуслове. Телефон, который лежал рядом, взорвался осколками, и искорёженный корпус отлетел куда-то вперёд в переулок. Это было настолько неожиданно, что у меня тут же и силы появились. Я подлетел на месте, будто укушенный, отпрыгнул перёд и развернулся на месте за какие-то мгновения. Сердце, до этого только-только успокоившееся, вновь стучало где-то у самого горла.
Выход из этого маленького прохода между домов мне перегородили. Слава богу, не преследователь, но и с этими мне ничего хорошего не светило.
— Так-так-так, да это же мой любимый девственник! — улыбка моей старой знакомой была от уха до уха. — А я-то думаю, кто мог пойти на такое! Я тут выхожу на улицу, нюх-нюх, пахнет девственностью. Я ещё раз нюх-нюх, и точно, девственник где-то затесался! Давай рыскать, кто посмел осквернить девственностью порочные земли похоти, кого надо выебать, и вот тебе на, ты! Бегает тут своими маленькими ножками, шорох среди моих пигалиц поднимает. Вон, все разбежались по своим курятникам.
— Я тоже рад тебя видеть, Ишкуина, — кивнул я, сделав шаг назад.
Эта больная дура ни капельки не изменилась. Всё тот же хищный ненормальный взгляд, всё те же острые зубы под улыбкой. Разве что одежда на ней другая — её голова торчала из огромной меховой пушистой шубы, которая делала ей в раза полтора-два больше. И одежда на ней будто кричала о своей вульгарности и безвкусии.
Куда скромнее и нормальнее выглядели девушки позади неё. В пуховиках или пальто, они выглядели вполне нормально, если не считать автоматы в руках. У Ишкуины был, кстати говоря, в руках пистолет.
— Ра-а-ад? — протянула она с улыбкой. — Я же говорила тебе тогда, что сам придёшь. Ну что, потрахаемся?
— Нет.
— Значит, не так уж и рад. И что это за кричащий девственно чистый комок в твоих руках?
— Тебе есть разница? — сделал я ещё один шаг назад, прижав Эйко к себе плотнее.
— О-о-о… так он тебе дорог… — её лицо стало неприятно плотоядным. — Ну-ка ну-ка, дай-ка я посмотрю, что там у ребёнка, чего нет у меня, — поманила она меня рукой. — Не стесняйся, я тоже, знаешь ли, дорогая сука. Мои услуги стоят куда выше всех тех шалав, что меня сейчас окружают.
— Высокого мнения ты о них.
— Очень. Они отменные шалавы, которые делают свою работу на пять с плюсом, в отличие от некоторых, и которых я люблю, лелею и защищаю всей душой! — её энтузиазм пугал, будто она сама в это верила. — А теперь давай сюда ребёнка.