Да, я представитель тьмы, пришёл рушить идиллию.
— Ну так что, наперегонки до святая святых или подерёмся у двери, и проигравший пойдёт на улицу?
— Х-х-х-х… — она что-то пыталась выговорить через судорожные хрипы, которые пробивались через её ладонь, — х-хват-тит… хи-хи-хи-х-х-х…
Вот это «х-х-х» — это её смех пробивался через плотно сжатые губы, будто она задыхалась. Вот уж не думал, что туалетный юмор её так свалит. Кажется, Мария дель Кармен у нас была девушкой воспитанной, и подобное для неё было ново.
Тогда настал момент для удара ниже пояса. Надеюсь, она переживёт его достойно.
— Мария… — подошёл к неё и осторожно показал палец. — Видишь его?
Она посмотрела немного блестящими глазами на него, закрывая рот ладошкой, после чего кивнула.
— Хорошо, а это… — я показал пальцы на руках и задвигал ими, — вечеринка.
Это был взрыв.
Её смех на мгновение пробился даже сквозь ладонь. И это было не хихиканье, это был самый настоящий громкий смех во весь голос. Громкий чистый смех, который она попыталась оборвать, заткнув рот обеими ладонями. Содрогаясь всем телом, она села на корточки, иначе бы со смеху свалилась уже.
— Жизнь — боль, — вздохнул я, присев перед ней. — Как отпустит, скажешь мне, хорошо?
Она лишь кивнула, продолжая смеяться в руки. А отпустило её довольно быстро, аж минут через пять, когда она с мокрыми от слёз глазами смогла наконец встать и отнять руки от лица.
— Вы ужасный человек, Эрнест, — выдохнула она, вытирая глаза. — Шутить на такие пошлые темы…
— Мне показалось, что тебе понравилось, — усмехнулся я.
— И всё же такой юмор слишком вульгарен. Но однозначно я могу сказать одно — свет внутри вас есть. Нести смех в мир дорогого стоит.
— Мне казалось, что в вере смех всё же грех.
— Греховно смеяться над болью и горем. Но смех, чистый и добрый, он несёт свет и радость, потому лишь поощряется. Видит бог, вас привело сюда что-то свыше.
— Нет, просто хотел поздороваться.
— На ночь глядя? — заметила она, посмотрев за окно сверху. — Я польщена, если честно, — огляделась. — Возможно, вы хотите исповедаться мне?
— Вы опять за своё?