— Н-нет.
Шахар отпустил покрасневшее ухо, но предусмотрительно взял мальчишку за шиворот.
— Тогда пошли. Эй, сосед, пригляди за товаром!
— Пригляжу, отчего не приглядеть для хорошего человека. — Лысина торговца сверкала на солнце, как одна из его дынек. — А куда это ты его потащил?
— К горшечнику Улькаму, ему помощник нужен. Все лучше, чем у Рудари синяки получать. На, держи. — Шахар сунул мальчишке лепешку. — Держи, держи. Раз сам даю, значит, можно. И откуда ж ты такой взялся? — вздохнул лепешечник, глядя на сияющие глаза маленького оборванца.
Босиком — по солнцу… Горячо, горячо, горячо! Полуденный зной выбелил небо и нагрел даже саманную крышу, да так, что припекало и привычные ко всему босые ноги мальчишки. Подпрыгивая и шипя сквозь зубы, Фарух пронесся по горячей кровле туда, где сушились уже окрашенные горшки, дожидаясь второго обжига.
Фарух схватил первый попавшийся под руку кувшин, высокий, чуть ли не в половину своего роста, и не выдержал — скривился. «Яшмовая» полива, секрет гончара Улькама, была похожа сейчас на бурую высохшую тину и пахла едко и противно, протухшей рыбой и мокрой шерстью. Совсем другое дело будет после того, как кувшин достанут из печи — он засверкает, словно обработанная яшма, и вода из такого кувшина покажется вдвое вкуснее обычной…
Нести кувшин было неудобно, уж больно большой — не видно, куда и шагаешь. По лестнице надо бы поосторожней, не допусти Создатель споткнуться… И словно злые духи подслушали — узкая ступенька ушла из-под ног, Фарух попытался удержать равновесие, но тяжелый кувшин зажил своей жизнью и выскользнул из рук…
Вдребезги.
Фарух стоял и ошеломленно смотрел на осколки. Всего неделю он живет у устада[99] Улькама — и вот…
— Что случилось? Фарух, ты куда пропал?!
Фарух дернулся, и осколки кувшина исчезли с вытоптанной земли.
— Сейчас иду, мастер!
Устад его побьет, это точно. Старый Рудари и не за такой проступок прохаживался палкой по тощим мальчишеским бокам. При мысли о побоях у Фаруха заныл сломанный недавно нос и защипало в глазах, но деваться некуда — признаваться все равно придется.
— Как ты это делаешь?
Фарух обернулся — у дувала, в тени старой кривой урючины, стояла девочка — яркие ленты в косичках как бабочки в траве — и внимательно смотрела на него. Дочка горшечника, сообразил Фарух, он уже несколько раз видел ее в саду, но ни разу не разговаривал.
— Как ты это делаешь? — повторила она свой вопрос.
Фарух пожал плечами и потупился. Не знает он, как это у него получается! Само выходит.
— Боишься, что отец накажет? — Девочка подошла ближе. — Хочешь, скажу ему, что это я кувшин разбила? Он меня ругать не станет.
— Нет! — вскинулся Фарух. Еще чего не хватало, будет он за какой-то девчонкой прятаться! — Я ему сам скажу. Вот сейчас пойду и скажу.