«Поверь, хотя я сама себе не верю. Потому что знаю — нас найдут всюду. Знаю так же отчетливо, как и то, что, когда это случится, я не смогу защитить тебя, мой маленький, — даже ценой собственной жизни… Как не смогла защитить твоего брата…»
— Я знаю, матушка. Но ночью… ночью ко мне приходил Проб.
Непонимающий, наполненный мукой взгляд матери остановился на спокойном лице сына.
— Он был в золотых доспехах и алом плаще, такой красивый, как солдат Небесного Воинства на фресках в храме. Сказал, чтобы я ничего не боялся и успокоил тебя. Что ему хорошо и теперь он всегда будет с нами. Если только…
— Если только что?
— Если только мы не отступим. Как он, до конца. Еще сказал: завтра утром от нас с тобой будет зависеть очень многое. От тебя и меня, представляешь?
— Марк…
— Понимаю, это звучит невероятно, — смущенно улыбнулся сын. — Я и сам бы ни за что не поверил, расскажи мне кто-нибудь такое. Только…
Он протянул руку, и у Ирины перехватило дыхание. На ладони Марка ослепительно сиял серебряный амулет с изображением Лунной Госпожи, на такой же сияющей цепочке. Новенький, будто только что вышедший из-под резца чеканщика.
— Теперь ты мне веришь?
— Да, — с трудом сдерживая наворачивающиеся на глаза слезы, прошептала Ирина. — Да, сынок. Проб… сказал что-нибудь еще?
— Угу: «Тьма распахнула крыла над миром, и лишь от носящего пурпур зависит, взойдет ли когда-нибудь вновь солнце Империи». Потом потрепал меня по голове, улыбнулся и прошептал: «Мы, Флавии, крепкой породы!» А потом я проснулся. Матушка, но ведь «носящий пурпур» — это василевс. Разве он не погиб?
— Кто знает, сынок. Кто знает… Пойдем. Скоро у нас будут гости, нехорошо заставлять их ждать.
Пропуская Марка вперед, Ирина незаметно разжала руку и высыпала на пол горстку серой пыли.
Да, их действительно было трое. Двое мужчин, один лет сорока, другой — чуть моложе, и юноша, чем-то неуловимо похожий на Марка. Их одежда, доспехи, лица и руки, как и взмыленные, едва дышащие лошади, были покрыты коркой грязи, в которой пыль и пот смешались с кровью.
— Госпожа Ирина? — прохрипел старший, спрыгивая с коня и помогая спешиться товарищу. Судя по грязной, заскорузлой повязке, у того было ранено бедро.
Не ответив, женщина пристально смотрела на юношу, все еще сидящего в седле. С каждым мигом в ней крепло понимание. Она медленно опустилась на колени и отчетливо произнесла:
— Тысячу лет здравствовать Константину, василевсу!
Он говорит — ее новый василевс, измученный пятнадцатилетний мальчишка, за которого Проб, не задумываясь, пошел на муки и смерть, а потом отринул посмертный покой и вернулся оттуда, откуда не возвращаются. Он говорит — путаясь, захлебываясь словами, не смея лишний раз поднять на нее глаза. Он говорит — она не слышит.
— …Если бы не я — ушел бы… Конь сильный, а на самом — ни царапины, хоть и бился в первых рядах…