И больше становилось тех Людей, и больше, ибо не давали Старшие их добычей назвать. Потом разрешили, только поздно. Забыв родство, на все Народы Люди ополчились. Теперь говорят про себя, что Тот-Кто-Создал их сотворил, и сотворил лучшими.
А те, вторые… Не наследовали они мудрости Старших. И вообще в них мудрости не было. Силой и Народы свои они превосходили, а жестокостью — Людей. Потому что лишь Люди для развлечения охотятся.
И стали они изгоями для Народов и оборотнями для Людей. И завещали своим потомкам лишь ненависть. К Народам — потому, что чужды они им. К Людям — потому, что чужды они им. А сильнее всего — к Старшим. Ибо создали они их. Подарив лишь Силу, не наделив мудростью.
И Народы, и Люди отвечали им тем же. Лишь Старшие — любили, ибо не могли ненавидеть потомство свое. Детей своих.
— Дитя, — прозвучало под кронами древесных великанов, и клинки упали, утянув за собой перевитые жилами руки.
Эль Гато качнулся было вперед.
Жесткое лицо его стало вдруг детским, обиженным. Казалось, что он сейчас прильнет к широкой груди Старшего.
— Не дай ввести себя во искушение, сын мой, — хлестнуло из-за деревьев.
Мгновение на лице Эль Гато была видна борьба, но вот оно закаменело в привычной жесткой настороженности, и руки согнулись в локтях, поднимая клинки. Но видно было — тяжело рукам.
Из-за деревьев неторопливо вышел седовласый мужчина в коричневой рясе с большим серебряным кольцом на широкой груди. Высокий лоб мыслителя несколько не вязался с тугими скулами и крепким подбородком. Но жесткие губы, тяжелый взгляд больших глаз указывали на то, что человек этот привык повелевать. Вместо вервия ряса была подпоясана широким ремнем, который слегка перетягивал на сторону тяжелый меч. Руки привычно прятались в рукавах сутаны.
Подошел, остановился рядом с Эль Гато. Окинул тяжелым взглядом Старшего. Тот с улыбкой принял тяжесть взора.
— Мир тебе, Гравольф, — пророкотал неожиданно тяжелый бас.
— Не думал тебя здесь встретить, Доминик. Но не жди, что пожелаю тебе здравия или дня доброго. Не знаю, как все повернется, но, боюсь, недолго тебе наслаждаться жизнью.
— Не смей угрожать мне, — рокотнуло в ответ, — нечисть.
— Оставь, — поморщился Старший. — Ведь здесь все свои.
— Да как ты смеешь?!
— Смею. Ибо жизнью ты мне обязан. А эти двое — потомки мои. О чем тебе, кстати, известно.
— Прекрати! Воины сии — Дети Единой Матери Нашей — Пресвятой Церкви. И ты не волен над ними.
— Послушай, почему ты все время кричишь? Или ты не уверен в себе? Как я понял, это твое приглашение мне пытался передать Котенок.
— Забудь мерзкое имя это! После Святого Обряда имя ему — Филипп.