Мне давно хотелось убить

Он даже вскочил со скамейки и бросился вслед за женщиной, чтобы увидеть, как острое лезвие вонзится в ее розоватую, прикрытую белой полупрозрачной тканью платья плоть…

Но нож, слегка коснувшись спины, упал на землю, а женщина, обернувшись, удивленно посмотрела на него и пожала плечами. Она просто не увидела ножа. Трудно себе представить, что было бы, если бы она его увидела!

Так длилось невыносимо долго, пока он не встретил ЕЕ – женщину, буквально вытащившую его из теплого болота отчаяния, в которое он погружался все глубже и глубже. Почему болото? Да потому, что процессы, происходившие в нем, соки, бродившие в его теле, не находя выхода, представлялись ему зловонной жижей, которая образуется в белковом организме в процессе гниения. Он не мог иначе воспринимать свое тело, которое он ненавидел и которое неизвестно чего хотело. Ненавидел и свое лицо, изрытое садистом-косметологом, которому он доверил однажды свою забродившую кожу. Ненавидел свои руки, особенно ладони, предательски потеющие в момент прикосновения к женщине…

Она называла себя Евой. В первый же день их знакомства она увезла его подальше от людей, на остров, где было тепло и солнечно, где никто не мог подсматривать за ними, и окружила его такой заботой и пониманием, что он подумал, что умер. Потому что никогда еще солнце не приносило ему то блаженное тепло, в котором он купался эти три счастливых дня. Он не знал, зачем ей понадобился он, НЕмужчина, он так и не понял этого никогда. Должно быть, природа женщины оказалась не столь примитивна, как он себе это представлял. И этой Еве понадобился для ее любовных ласк именно он, изгой, больной, в сущности, человек…

На второй день их жизни на острове – а жили они в одном из пустующих заброшенных домиков, где хозяйничали одни ужи и мыши, – он почувствовал то, о чем уже и не мечтал. Он взял Еву рано утром, затем в полдень, когда они лежали, разморенные после сытного обе-. да, состоящего из свежего хлеба и теплого закисшего молока (ровно в двенадцать к берегу приставала лодка со стариком, который привозил им еду), и перед сном, за час до полуночи…

Он ждал, когда наступит пробуждение, и просто неистовствовал, потому что оно не наступало. Он понимал, что в реальной жизни Евы быть не может, что он сам родил ее своим мозгом, своим телом, своей кожей специально для себя, для своих услад… Как же он был потрясен, когда однажды вечером старик приехал за ними и увез их на станцию, откуда они уплыли на маленьком пароходике в город…

Город и Ева – это не вязалось с рассудком. Что ей делать, этой солнечной женщине, в сверкающем бриллиантами ночных огней городе?

– У тебя есть телефон? – спросила она будничным голосом перед тем, как сесть в такси.

– Есть, – ответил он, понимая, что теряет ее навсегда.

– Скажи мне, я запомню…

Она стояла во всем светлом, тоненькая, загорелая, и ветер трепал ее золотистые волосы… Красные блики от рекламных огней играли на ее открытой груди. Желание сжигало его.

– Ты не исчезнешь?

– Да нет же… Позвоню, и мы с тобой встретимся.

– А у тебя есть телефон?

– Есть, но только он сейчас не работает. Глупый… – она ласково провела рукой по его щеке и поцеловала. – Завтра же позвоню.

Пожалуй, с этого дня он и начал раздваиваться. С одной стороны, он это осознавал, потому что, стоило ему вернуться в свою квартиру, полную предметов, которые могли напомнить ему о его прошлой жизни, как он понял, что вот оно – ПРОБУЖДЕНИЕ. Наконец-то он проснулся и вновь оказался в своей коже. Но, с другой стороны, в его квартире что-то изменилось, даже лампы над головой светили ярче прежнего. Новый Адам, возлюбленный своей Евы, обладал завидным аппетитом, который проснулся в нем еще там, на острове. Кроме этого, он очень полюбил воду и теперь подолгу лежал в ванне, полной пены. Ему нравилась чистота, потому что она напоминала ему чистую и солнечную Еву, чья белоснежная кожа была шелковистой и нежной, стоило к ней только прикоснуться… И даже потом, когда она подрумянилась на солнышке и уже к вечеру третьего дня приобрела золотистый загар, все равно она была такой чистой, что напоминала бледное, матовое золото…

Адам много работал, в отличие от того, кем он был раньше. Он был переполнен новыми идеями, силами и вдохновением. Его вечно заспанный и дурно пахнувший, обуреваемый неясными желаниями Двойник относился с подозрением к тому, что творил Адам.

Наконец, к Адаму приходила Ева, и они вместе наслаждались друг другом, подсмеиваясь над подсматривающим за ними Двойником, спрятавшимся под столом и находившимся в прямом смысле в УНИЖЕННОМ СОСТОЯНИИ.

…Он уложил то, что осталось от Лены, в плотную холщовую прорезиненную сумку с деревянными ручками, остальное – в большой полиэтиленовый пакет и все это вынес на балкон. На мороз. Но потом, передумав, внес сумку обратно в комнату, достал с антресоли отцовские резиновые сапоги.

Сел, подперев рукой щеку, и уставился на них. Образ, который он придумал, рассмешил его.