Мне давно хотелось убить

22
18
20
22
24
26
28
30

– Но Литвинец навряд ли ходила на танцы… – сказал Игорь. – Вы и с ней не были знакомы?

– Это вам Лиза что-нибудь рассказала?

Шубин молчал.

– Это она вам рассказала про портрет? Или в милиции? Ну, не хотите – не говорите. Да, я был знаком с ней. Она была очень красива, и я решил написать ее портрет. Она позировала мне за деньги. В этом городе никто и ничего не делает без денег.

– Расскажите, где вы с ней познакомились и при каких обстоятельствах.

– Сейчас может прийти Лиза, а мне не хотелось бы…

Кроме того, поверьте, я ее не убивал, а это значит, что мой рассказ вам не поможет, разве что я расскажу вам о Наташе… Ведь люди напридумывали о ней один бог знает чего, а она была удивительной девушкой.

В дверях возникла Лиза, уже без черной шали, а в белом спортивном легком костюме. Она толкала перед собой сервировочный столик с хромированными деталями, на котором стояли кофейник и чашки с блюдом, прикрытым салфеткой.

– Юля, сейчас Васю снова начнут пытать про Литвинец, пойдемте-ка лучше со мной на второй этаж, я покажу вам ее портрет, а заодно и поболтаем… Вы как, не против? Мишу я заперла в его комнате, он обедает.

Юля с готовностью поднялась с кресла, сожалея только о том, что кофе, оказывается, предназначался только мужчинам.

* * *

Жанна проснулась и села на постели. Она слышала какие-то ужасные крики, выстрелы…

Сон отступил, она окончательно пришла в себя и поняла, что уснула с включенным телевизором. Часы показывали половину двенадцатого. На экране уже шли титры. Очередной боевик, очередное психотропное шоу для российского молодняка.

Ей снилась Валентина. Но не живая, а мертвая, лежащая на полу в луже крови.

Деньги? Ее могли убить из-за денег? Но какая же это должна была быть сумма, чтобы из-за нее лишить жизни человека? И почему тогда не тронули деньги, лежавшие в ящике стола?

Жанна не хотела верить в убийство, тем более что в ее представлении убийство могло выглядеть как угодно, но только не таким, как это. Нигде не наблюдалось следов борьбы, а это говорило о том, что мама САМА забралась на этот сломанный табурет. Но ведь она НЕ МОГЛА в силу своего характера, своей осторожности, наконец, совершить этот безрассудный поступок. И к тому же зачем ей было мыть окно в декабре? Тем более что окно было ЧИСТОЕ.

От этой страшной сцены мысли Жанны плавно перетекли к появлению в их доме незнакомого мужчины. Кто это? Зачем он приходил? Зачем вообще к ней приходят эти непонятные люди и отравляют ей жизнь? Зечка Марина… И почему именно Марина? Ведь такое же имя было у Козич…

Она обхватила руками голову и заплакала. Ее успокаивало только то, что она находилась в квартире у Юли и что ее сейчас не видит Борис. Это он наверняка рассказал Юле про Козич. Больше некому. И рассказал скорее всего из желания помочь Жанне освободиться от невыносимого чувства вины. Ведь стоило ей тогда оставить Марину у себя, и Козич бы не убили.

Страх медленно подбирался к самому сердцу, мерзкое оцепенение охватило все тело, сковав движения. Все вокруг приобрело серовато-туманные очертания и начало расплываться… Дурнота подкатила и прохладным липким студнем задрожала где-то в горле…

Телефонный звонок заставил ее просто-таки взвиться над кроватью – нервы были напряжены до предела, и любой звук, любое движение где-то поблизости, будь то шорох сползающего со спинки кресла свитера или шелест обдуваемой из форточки обложки журнала, могли послужить причиной сильного содрогания тела. Жанна взяла трубку и поднесла ее дрожащей рукой к уху. Она хотела первой услышать голос звонившего или звонившей. Кто это: зечка Марина или тот незнакомец, который скорее всего по ошибке принес в ее квартиру деньги и оставил их на столе?

– Жанна, это ты? – услышала она знакомый и такой своевременный голос Бориса, что на глаза ее навернулись слезы облегчения.