Михаил Владимирович тяжело вздохнул и взял папиросу.
– У нас какой-то беспредметный разговор. Я занимался опытами на досуге, ковырялся в крысиных мозгах. Иногда получались неожиданные результаты.
– Профессор, дорогой мой, – Петя чиркнул спичкой и дал ему прикурить, – эту песню я слышал много раз. Может, хватит валять дурака? Вы же ученый, исследователь. У вас руки чешутся, чтобы продолжить опыты.
– Я бы рад продолжить, но теперь у меня такой возможности нет. – Михаил Владимирович спокойно выдержал пристальный взгляд блестящих Петиных глаз. – Я, кажется, говорил вам. Ко мне подселили бравого комиссара, ему пришла охота пострелять крыс из своего револьвера. В результате лаборатория разгромлена, животные погибли, все склянки побиты, все до одной.
– Все до одной, – задумчиво повторил Петя, – я помню, вы говорили. Это, кажется, было в июне.
– Да. Числа двадцатого.
– И препарата у вас не осталось. Ну а что же, в таком случае, произошло вот с этим пожилым господином?
Заместитель наркома, как фокусник, извлек откуда-то из рукава несколько фотографий и веером разложил их на столе.
Спасительный старик был запечатлен в разных ракурсах, в разной одежде, с бородой и без бороды. В темной косоворотке, в мятом пиджаке и в картузе. В щегольской белой черкеске и папахе.
– Пищик Василий Кондратьевич, 1850 года рождения, донской есаул, злейший враг советской власти, – тихо прокомментировал Петя, – надеюсь, вы не станете уверять меня, что впервые видите этого человека?
Снимки явно были сделаны до ранения. После возвращения с того света старик сильно изменился, и вряд ли теперь можно было узнать его.
– Конечно, стану. Я действительно впервые вижу этого человека.
– Все, довольно. – Петя резко поднялся, вытащил из кармана изящную золотую луковку часов. – Пора ехать. Товарищ Кудияров ждет. Следующую часть беседы я вести не уполномочен.
Михаил Павлович Данилов поднялся по лестнице в свой кабинет, сел за компьютер. Мастер провозился с проклятым «Трояном» несколько часов. Все это время Данилов страшно нервничал из-за пожара. Герда не возвращалась. Мысль о том, что с Соней может случиться что-то плохое, не приходила ему в голову. Даже тень подобной мысли могла остановить его сердце.
Проводив компьютерного вирусолога, Михаил Павлович, вместо того чтобы сразу вернуться в кабинет, открыть почту и прочитать наконец ночное послание от Агапкина, стал быстро одеваться. Он больше не мог сидеть дома. Но тут вернулась Герда вместе с Дитрихом и объяснила, что Соню допрашивают в полиции.
Собственно, так он и думал. Дотошность и занудство немецких полицейских граничат с абсурдом. Больше всего Микки беспокоило, что Соня так долго торчит там, в полиции, отвечает на глупые вопросы, подписывает бесконечные бумажки, вместо того чтобы прийти домой и нормально поесть. В глубине души он был даже рад, что сгорела лаборатория. Она отнимала у него внучку. Теперь какое-то время Соне придется сидеть дома. Они поговорят наконец спокойно, без спешки. Ему столько надо рассказать ей, а все нет времени. Конечно, жаль подопытных животных. Вряд ли их удалось спасти. Для ученого это настоящая беда, когда погибают подопытные животные. Приходится все начинать сначала.
Самым первым воспоминанием Миши Данилова была героическая смерть белого крыса Григория Третьего в июне восемнадцатого в Москве. Сумасшедший комиссар, которого подселили в профессорскую квартиру на Второй Тверской, расстрелял из револьвера лабораторию. Миша смутно помнил осколки стекла и тушки животных на полу, человека в полосатой тельняшке и голубых кальсонах, совершенно лысого, с желтыми бешеными глазами, белокурую женщину в чем-то черно-красном и ее странный, захлебывающийся смех.
Впрочем, вряд ли это было его личное воспоминание. Мише тогда и года не исполнилось. Мама и дед столько раз рассказывали ему эту историю, что сама собой в голове сложилась ясная картина.
Григория Третьего похоронили в шляпной коробке во дворе. Мало того, что белый крыс прожил почти три крысиных века, он еще умудрился спасти деда. Сумасшедший комиссар, перестреляв животных, направил дуло на профессора. Крыс подскочил и вцепился комиссару в кальсоны. Пуля, предназначенная деду, убила зверька. Это была последняя пуля в барабане.
ebooksa