Путешествие Одиссея

— Барнабау, — произнесла Гортензия ледяным тоном, — был известен как, простите за пафос, гений. Думаете, почему ему назначили пожизненное и навсегда запретили выходить в сеть? Потому что он мог бы проворачивать свои махинации, находясь где угодно.

Нула фыркнула. Эти подробности о Ноксе каторжан интересовали меньше всего. По их версии, он был всего лишь безобидным добряком.

— Корректоры невозможно обмануть, — вмешался Архи Гуд.

— А где планшет Барнабау? — спросила Гортензия.

— Планшет абсолютно пуст, — ответил сморчок. — Сброс до заводских настроек три дня назад.Этой ночью Нуналуна, привычно навестившая «Одиссею», не была настроена на игривый лад. Жарко прижавшись к плечу Одиссея, она долго молчала. Он тоже не спешил с беседами. Что тут скажешь?Ситуация прорисовывалась отвратительная.

— Знаешь, что я думаю, Одди? — прошептала наконец Нула. — Что кто-то очень сильно любил Нокса.

— Что?

— Браслеты срабатывают, когда мы хотим причинить кому-то вред. А когда Мегера зашивала порез Нокса, то ей не было больно. Тот, кто убил его, считал, что причиняет ему добро.

Одиссей невольно улыбнулся, вспомнив тот день. Оказалось, что Нокс панически боится вида своей крови. Да он чуть в обморок тогда не хлопнулся и еще полдня бродил, слегка пошатываясь.

— Что ты знаешь о Рафе, Нула?

— Он трахается молча.

— Всё?

— Всё.

Когда она заснула, Одиссей вышел наружу. Со стороны общежития по планете разносился жизнеутверждающий детский плач.

Мысленно Одиссей дал Агаве два месяца. Именно через столько времени он озвереет от этой станции, заберет детей и вернется к цивилизации.

Все начинали сходить с ума через два месяца.

А кто-то спятил окончательно.

Одиссей зашел на станцию, прошел мимо дремавшей на дежурстве Мегеры, у которой на коленях вместо привычного вязания лежал планшет, и свернул к первому терминалу.

— Гортензия! — крикнул он, подходя к патрульному катеру.

— Открыто, Блок, — раздалось оттуда.