«Он сделал это нарочно», – раздраженно подумала Эллен. Такое простительно десятилетнему, но этот парень был достаточно взрослым, чтобы отдавать себе отчет в своих поступках. Достаточно взрослым – и достаточно большим: ростом с Нормана и впечатляюще мускулистым, несмотря на некоторую юношескую хрупкость.
Эллен перевела взгляд на лицо Тима и поняла, чем вызвана ее тревога. Она не раз видела подобное выражение и хорошо знала, что оно означает.
Последние несколько лет она на добровольных началах работала с «трудными» подростками, и через ее руки прошло множество их: «белых» и «цветных», богатых и бедных, выросших в нищих кварталах гетто и сбежавших из роскошных пригородных особняков. Проблемы у каждого из них были разные (Эллен давно поняла, что невозможно свести юношескую преступность к одной-единственной причине), но объединяло почти всех одно: то самое выражение. Лица, наглухо отгородившиеся от внешнего мира пустым взглядом и напускным безразличием, о многом говорили Эллен. Такие ребята не доверяли взрослым, подозревали каждого в лицемерии, и остерегались окружающих, больше всего на свете боясь подвергнуться насмешкам.
– А, вот и ты, – с напускной веселостью произнес Норман. – Входи, Тим. Познакомься с нашей новой соседкой.
Тим отреагировал не сразу – еще один тревожный симптом. После долгой паузы, тянувшейся до тех пор, пока не возникла ощутимая неловкость, он двинулся вперед, по-прежнему оставляя за собой грязные следы, и остановился перед Эллен – так близко, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним глазами.
– Привет, Тим, – сказала она.
Никакого ответа. Он молча высился над ней, не отводя от нее немигающего взгляда.
«Боже, какой он огромный!» – невольно подумала Эллен.
– Садись же, Тим, – Норман явно нервничал. – И... и выпей кока-колы или чего-нибудь еще. Обед подадут через минуту. Держу пари, ты проголодался. Опять целый день провел в лесу? Ты же знаешь, как они непоседливы в этом возрасте, – добавил он, обращаясь к Эллен с напускным добродушием, которое она нашла довольно противным.
Тим не шелохнулся. Эллен чувствовала замешательство Нормана, но помочь ему ничем не могла. Неизвестно, сколько бы длилась эта немая сцена, если бы не вошла Марта.
– Обед на столе, – провозгласила она бесстрастно, но тут же утратила невозмутимость.
– Тим! – возмущенно воскликнула она. – Посмотри, какую грязь ты тут развел! Немедленно отправляйся мыть ноги! И руки тоже. Разве тебя можно усадить за приличный стол? Давай-ка, парень, поторапливайся, а не то...
– Хорошо, Марта, – поспешно перебил ее Норман. – Тим, пожалуйста...
Сказать, что юноша подчинился, значило бы погрешить против истины. Он удалился, но весь его вид и походка свидетельствовали: он поступает так потому, что ему захотелось уйти, а не потому, что было велено.
Поднявшись, Норман протянул руку Эллен и выглядел при этом таким несчастным, что она не могла не посочувствовать ему, хотя подозревала, что он просто-напросто не умеет обращаться с непокорным племянником.
– Чудовищный возраст, правда? – весело спросила она. – У меня таких четверо, и мне не однажды казалось, что от их выходок я лишусь рассудка.
Ее прямота в данном случае оказалась уместной. Лицо Нормана прояснилось.
– Ведь они все ведут себя так... ужасно? Но мне кажется, я тоже виноват: меня слишком легко выбить из колеи. Мне явно не хватает твоего опыта.
– Им доставляет удовольствие шокировать окружающих. Единственная верная реакция в таких случаях – вежливая невозмутимость в ответ на любую дерзость.
Усадив ее за стол, Норман направился к буфету. Его умению открывать винные бутылки позавидовал бы любой бармен. Глядя на фамильный фарфор и фамильное серебро, Эллен вынуждена была признать, что под таким столом трудно представить себе грязные босые ноги Тима.