— Так наслаждайся, пока ты здесь. Есть хочешь?
Сделав над собой усилие, Джин сбросила приятное оцепенение, навеянное свежим воздухом и чарующим видом.
— Вы и так сделали для меня слишком много. Не то что я не ценю этого, просто я не могу позволить вам баловать меня и дальше. Я возвращаюсь домой.
— У меня и в мыслях нет подавать тебе в постель фазана на подносе под стеклянной крышкой, — сухо ответила Жаклин. — Я предлагаю тебе ветчину и булочки, больше у меня ничего нет. У тебя пустой желудок, и если ты сейчас уедешь, то просто умрешь где-нибудь на улице. Это же глупо, ты не находишь?
Жаклин брюзжала, как старая, страдающая артритом дама, и Джин с изумлением смотрела на нее.
— Вы не должны были столько делать для меня, — упрямо повторила она.
— А куда деваться? В таком состоянии тебе нельзя было оставаться одной.
— Энн хотела, чтобы я пошла к ним с Энди.
— Да, и вся ваша милая компания отправилась бы следом, вы сидели бы там, вопили друг на друга, спорили и обсуждали то, что случилось. Вот уж действительно Семь Грешников! Все вы и каждый из вас просто сборище безответственных юнцов.
— Ведь на самом-то деле вам не хотелось брать меня к себе?
— Не хотелось.
— Тогда почему?..
Жаклин вздохнула. Она слегка повернулась на стуле и вытянула ноги. «Очень красивые ноги», — отметила про себя Джин.
— Прости, Джин, мне не следовало этого говорить. Не принимай мои гадкие высказывания на свой счет; вы — остолопы, но все равно нравитесь мне, хотя, признаться, и сильно раздражаете. Ну что ж, такая уж у меня слабость... Давай съедим по сандвичу, и можешь идти. А я с большим удовольствием сниму с себя ответственность за вас за всех.
Эти слова Жаклин проговорила легким тоном, и Джин поняла, что ее настроение улучшилось. Они вынесли свой импровизированный ужин на балкон; вид был почти неправдоподобно прекрасен, небо медленно темнело, пока не приобрело тот глубокий мерцающий синий цвет, который увидишь разве что в средневековых церквах на мозаичных, украшенных звездами сводах; сквозь тяжелую завесу цветов до них доносился легкий благоуханный ветерок. Джин вдруг поняла, что умирает с голоду. Без всякого стеснения она расправилась со всем, что лежало на тарелке, и не отказалась от второй порции.
— Каждый раз, как я сюда попадаю, я веду себя как настоящая обжора, — извиняющимся тоном проговорила она. — Вы ужасно милая! И я правда это ценю.
Жаклин скорчила гримасу.
— Ради Бога, только не это слово! Сомнительная похвала... Ничего себе — милая!
— Да нет, правда, — упорствовала Джин. — Очень благородно с вашей стороны, что вы нас терпите. Наверно, мы кажемся вам слишком инфантильными. А что вы действительно о нас думаете?
Жаклин задумалась.