Банда Гимназиста

– Более того, – пожал плечами Сиротин. – Странно, как он столько лет работал с неучами, самоуверенными и грубыми людьми? Или это только сейчас выяснилось?

– Нет-нет, ребята, тут что-то не так! – решительно тряхнула волосами Светлана. – Ильич – пламенный революционер и сильный политик. Это «Письмо» – большая политическая хитрость.

– Какая же? – сощурился Вихров.

– Пока не могу понять, – развела руками Светлана.

– А вот и давайте подумаем, – Резников заинтересовался разговором и подошел к компании.

– Разрешите мне начать, – подала голос Решетилова. – Первый вывод из услышанного: по мнению Ленина, среди его соратников нет достойного занять место вождя партии. Так? А раз таковых не имеется, значит, – коллегиальное руководство, что и записано в Уставе РКП(б). Введение сотни рабочих в ЦК – лишь подтверждение моих соображений. Без этой свежей пролетарской струи Центральный Комитет рискует превратиться в поле битвы. Мало ли мы уже повидали «оппозиций» и дискуссий? Что скажете?

– А может быть, Ленин заведомо очернил ряд членов Политбюро для того, чтобы незаметно выдвинуть некую «серую лошадку», более способную и преданную делу революции, – предположил Сиротин.

– А кого, Глеб? – спросила Левенгауп.

– Ну, кто там остается? – задумался Сиротин. – Рыков! Он – Предсовнаркома, официально – глава правительства…

– Рыков? – рассмеялся Вихров. – Да он последнее время больше думает о выпивке, чем о политике! Послушай любого москвича.

– А кто же еще? – размышлял Глеб.

– Томский! – выпалил Меллер. – Он – последний из членов Политбюро, профсоюзный вожак.

– Вряд ли, – наморщила нос Светлана. – Томский запутался во фракционности, публичных покаяниях и перебежках туда-сюда.

Она посмотрела на доселе молчавших Андрея и Лену Журавскую:

– А вы как считаете, тихони?

– Мне сложно говорить о том, что задумал вождь, – покраснела Лена. – Наверное, Наталья права: Ильич хотел усилить ЦК за счет рабочих, сделать высокий партийный орган более демократичным.

Журавская стрельнула глазами в сторону Андрея.

– У меня отдельное мнение, – рисуя пальцем на песке закорючки, проговорил Рябинин. – Ленин критикует соратников за определенные недостатки в деловом плане, и только одного – в личном. Вам это не кажется странным? Троцкий увлечен администрированием, Зиновьев и Каменев непредсказуемы, Бухарин – схоласт… А Сталин – всего лишь груб! Грубость, конечно, вредит делу, но не так, как непонимание диалектики или политическая ненадежность. Все мы очень мало знаем о Сталине, а то, что нам известно, – лишь хорошее. Он бывал в ссылках, оборонял Царицын, сейчас руководит всем партийным аппаратом. На фоне записного интригана Троцкого, «неустойчивых» Зиновьева и Каменева Сталин даже с его «грубостью» выглядит предпочтительнее. Ежели принимать версию Глеба о «серой лошадке», то эта «лошадка» – как раз товарищ Сталин. А там – кто разберет.

– Послушайте умного человека! – Решетилова легонько хлопнула по плечу Андрея. – Мнение интересное.

– Можно мне сказать? – подскочил на месте Меллер. – Вы вот толкуете о «серых лошадках», а мне подобное представляется совершенным бредом! Почему партией должны руководить какие-то «лошадки»? У нас есть блестящие вожди! Взять хотя бы товарища Троцкого. Да, он выступал против Ленина, был в оппозициях. А сколько он сделал для Красной армии? К тому же никто из вас не сможет отрицать его роли в Октябрьской революции. Лев Давидович – правая рука Ильича, а его метания – поиск лучшего пути строительства коммунизма. Ошибается только тот, кто ничего не делает, определенно!