Знамение. Трилогия

22
18
20
22
24
26
28
30

Несколько секунд мы стояли молча, прислушиваясь к окружающему пространству, привыкая к новой обстановке, нервно оглядываясь по сторонам.

Помня о верном способе проверить безопасность помещения, я стащил с носа маску и глубоко втянул воздух торгового зала.

В нос немедленно ударил тяжелый неприятный запах, в котором я признал смрад от испорченных продуктов, гниющих в оставленных без электричества холодильниках мясных полуфабрикатов и покрытых плесенью фруктов и овощей.

А еще, к огромному своему сожалению, я уловил тошнотворно‑сладковатый «аромат» аммиака…

Шоколад

– Смотри! – чуть слышно просипела мне в ухо супруга, показывая рукой на разбитую банку с огурцами.

– Я видел… Оставайтесь тут…. Я проверю…, ‑ шепотом ответил ей я, озираясь по сторонам и прислушиваясь к тяжелому, будто мешок с мокрым песком, безмолвию помещения.

‑ Пожалуйста, осторожно! – взмолилась она, опускаясь на корточки, сползая по краю кассовой стойки и притягивая к себе обеих девочек, – ты думаешь тут кто‑нибудь есть?

– Я думаю, что да.

– О боже! Ну сколько можно? Я не могу больше так! Я устала! Что они от нас хотят? Что мы им сделали?

Ее лицо скривилось в жалобной гримасе, внутренние края век приподнялись, а внешние опустились, сделав ее глаза похожими на две горестные запятые. Ее руки нервно теребили складки на куртках девочек, будто две пойманные в капкан куропатки, тщетно пытающиеся вырваться из ловко выставленной западни. А кончик нос заметно подрагивал.

У моей Немезиды начиналась истерика. И я не мог на нее за это быть в обиде. Она держалась всю эту бесконечную кошмарную ночь достойно и выдержала ее почти до конца. Да я и сам был настолько вымотан и растерзан переживаниями, что происходящее начало казаться мне смутным сном, липким нереальным кошмаром, когда ты знаешь, что спишь, но проснуться не в силах. Голова моя гудела и разрывалась в висках спазмами. Зияющий пустотой желудок болезненно пульсировал, а печеночная желчь будто прожигала стенки брюшины и то и дело отдавала в пищевод неистовой изжогой.

На одну предательскую долю секунды, когда я смотрел на отчаявшуюся супругу, сжавшуюся передом мной в трусливый комок, я подумал, что бороться дальше бессмысленно. Что по своей сути, даже не важно, смогу ли я и на этот раз избавить нас от участи быть съеденными тварями. Все равно нам не выжить. Без проверенного и надежного убежища. Вынужденные бежать из обжитой квартиры навстречу пугающей неизвестности. Ведь рано или поздно удача отвернется от нас. Или попросту я промахнусь, не смогу бежать, тащить и толкать, как меня заставляет нужда. И я не смогу больше бороться. Не важно – сегодня, завтра или послезавтра, но наша участь предрешена. Так стоила ли игра свеч? Нужно ли продолжать терпеть и ползти, выжигая нервы и вытягивая жилы? И мучать себя, жену и детей?

И тут младшая дочь отвернулась от матери, подняла на меня голову, поправила плюшевую единорожку, спрятанную за пазухой и хрупким пальчиком крохотной ручки прикоснулась к моему опухшему колену.

И тонким, едва слышным голоском спросила.

– Папа‑а‑а! Тебе больно?

Я посмотрел на нее, освещенную лучом налобного фонаря и некоторое время не понимал о чем она спросила, будто рассматривал инопланетянина, обращающегося ко мне на неком неземном языке. А когда понял, то мне стало стыдно за свою слабость. За то, что маленькая четырехлетка умудрялась переносить вызовы сегодняшней ночи и при этом не забывала побеспокоиться о родителе. А мы с женой, два взрослых лба, ответственных за жизни детей, позволяем себе истерить и опускать руки.

– Все хорошо, моя сладкая ляля. Папа твой в полном порядке, – ответил ей я и после перевел взгляд на супругу, которая, как мне казалось, испытывала то же самое чувство неловкости за допущенное малодушие, которое будто окатило нас ледяной водой, заставив немедленно прийти в себя.

– Мы будем ждать тебя здесь. Иди и проверь все… – лицо супруги оправилось, оставив на месте только привычные «домики» бровей и тревожные складки на лбу.

Я кивнул ей в ответ. Поворачиваясь по сторонам, я попытался найти подходящий предмет, который можно было использовать в качестве оружия, взамен оставленной в подьезде биты. О том, чтобы вытащить «на волю» ружье речи быть не могло. Ведь я понимал, что стоило мне пальнуть из него хоть раз, так грохот выстрела немедленно привлечет к нам рыскающую в поисках нас орду тварей.