— Да, потрепали их, — согласился Чаушев, хотя ни о чем таком сведений не получал.
— Слава богу, Миша!
— Таисия Алексеевна, я из контрразведки, — начал он наконец. — Я насчет вашей бывшей домработницы, насчет Дорш. В связи с одним делом…
— Она же умерла.
— Да. Но некоторые данные о ней необходимы…
Ничего нового он не добыл. Да, дед был немец,
обрусевший немец, а сама она немка на одну четверть. В сущности, вовсе не немка. Ненавидела мерзавцев фашистов, как все нормальные люди. Нет, она одинокая, родных нет. Замужем была за слесарем, прожила с ним два года. Бросила его: пил очень. В Каховке у нее тоже теперь никого нет. Были две тетки, давно умерли. Кто был отец? Видимо, человек не бедный. Она почти не упоминала…
— Видите ли, — сказал Чаушев, — у одного гитлеровского агента имелся ее адрес.
Литовцева отшатнулась:
— Господи! На что им она?
— Пока неизвестно. Мы ее ни в чем не обвиняем. Немцы ведь стараются взять на учет всех, кто арийской расы, так называемой.
— Да какая же она немка! Она понятия не имела, где Германия — на западе или на востоке. Немка! Марта наша… фантастика! Ну и ну! Марта каша — и
Германия! Поглядели бы вы на нее! Нет, нет, клянусь вам, от нас бы она не скрыла, если что… Зина ей была вместо дочери. Я ей давно говорила: «Марта, нечего тебе тут делать, в городе, поезжай в Токсово. Там спокойнее, и картошка, вероятно, есть у хозяев. Они люди запасливые». Так где же! «Как я, — говорит, — Зиночку брошу. Я там изведусь одна…»
— Что ж, спасибо, — сказал Чаушев, поднимаясь. — То, что я вам сообщил, это между нами, конечно.
— Разумеется…
— Вот еще что… Надо уточнить: когда она уехала?
Вопрос почему-то смутил Таисию Алексеевну. Она
передвинула чашку, потом вернула на место.
— Когда же? Позвольте, когда, когда? Она пришла ко мне проститься…
— Дату не помните?