Скорикова не успела опросить только двоих и просит извинить ее — сил не хватает. Живут они уж очень далеко, один — в Новой Деревне, другой — за Московской заставой.
— Молодец она, — сказал Чаушев, кончив читать. — Обогнала меня, значит.
Он тоже беседовал с уцелевшими жильцами, но до этих не добрался. Не так-то просто бывало установить, куда переселялись люди из разбомбленных домов. Не все и не сразу учитывалось, становилось известно милиции. Но Чаушев не оправдывался. Он не позволял себе ссылаться на трудности.
— Она-то молодец, правильно, товарищ Чаушев. А мы с вами какой вид имеем? Ждем сигналов со стороны?
Возражать было нечего.
6
Два дня Чаушев провел на ногах, — тот жилец, что двинулся за Московскую заставу к брату, постоянного местожительства не обрел. Брата эвакуировали на Большую землю. И когда Чаушев настиг человека, скитавшегося по адресам своей родни, обнаружилось, что усилия пропали даром.
Женщина, которая поселилась в Новой Деревне, тоже ничем не смогла помочь: с Дорш она почти незнакома.
Однако в блокноте Чаушева появились еще два адреса. Он собрался утром в новый поход. Люсе, своей девушке на фотографии, он мысленно сказал, что мороз крепчает, а путь предстоит не близкий, но это не беда, фрицев тоже донимает мороз. Затрезвонил телефон.
— Зайди! — ударил в ухо голос Аверьянова, очень свежий и бодрый.
Полковник встретил Чаушева веселой улыбкой. На столе лежала нарядная, тисненая папка, с которой Аверьянов обычно ходит на доклад к генералу.
Аверьянов спросил лейтенанта, чем он занят, спросил йесколько рассеянно, как бы для порядка.
— Топтание на месте, — услышал Чаушев. — Но сие не суть важно. Отставить жильцов!
Чаушев опешил.
— Твой профессор… На пушку берет твой профессор. Нету в природе никакого третьего.
Вот так раз! Аверьянов, резная спинка дивана, раскрытый сейф — все завертелось вокруг Михаила. Если нет третьего, значит, все было впустую… Его работа вдруг с жестокой внезапностью оборвалась. Что-то словно лопнуло в нем самом — его охватила противная, отупляющая слабость.
Из последних сил он поймал руками край стола, удержался на ногах. Потянулся к графину. Аверьянов налил стакан, бросил строго:
— Ну, ну, пей давай!
Чаушев пил, слушая, как его зубы стучат о стекло. Он с ужасом подумал, что может снова, как тогда, у входа, упасть в обморок. Аверьянов не любит слабость. Да и кто ее любит? Чаушев сам ненавидит слабость, любую слабость в себе, в ком угодно.
— Не похоже на выдумку, — донеслось до него — Генерал сомнений не высказывал, тем более, видишь, в остальном-то показания немца подтверждаются.
ebooksa