Код: Вознаграждение

Он изменился.

На нем темно-синий деловой костюм и белая рубашка. Его озорство и непосредственность испарились, исчезли, затерялись в потоке жизни. Ирокез заменила классическая стрижка, а открытая улыбка обросла густой бородой. Осанка тоже стала другой: в ней больше нет уверенности. Перед ней Матвей, которого она не знала, с которым никогда не соприкасалась. Угрюмый — такую характеристику она дала бы ему, если бы они познакомились только что.

Он встал и направился к боковому выходу, расположенному за его столиком слева. Мужчина остался сидеть. Еда практически нетронута. Скорее всего, вышел под предлогом важного звонка. Ему нужны эти минуты, чтобы совладать с собой. Анне они нужны для другого: чтобы восхититься Жизнью, которая часто пишет роман за нее. Ее внутренняя женщина ликовала. На Анне черное кожаное платье прямого кроя, по колено, и вечерний макияж смоки — она при полном параде после светского раута. Если бы у нее был выбор, как выглядеть при неожиданной встрече, она выбрала бы сегодняшний лук.

Официант принес кофе.

Место, где они встретились в последний раз, стало местом, где они могут продолжить незаконченный разговор. Она убеждена, что у Матвея есть вопросы. И эмоции, о которых кричало его тело, тоже есть. А значит, есть что сказать. Анна не собиралась уходить или менять столик: для этого нет причин.

Наконец Матвей материализовался и вернулся на место. Дрожь унялась. На лице дежурная улыбка, направленная на собеседника. А на самом деле — на нее. Анна открыто посмотрела ему в глаза. Но он отвел взгляд и продолжал вникать в разговор.

Она смотрела на Матвея без стеснения. Сколько всего связано с ним: боль разочарования, понимания, убеждения. Сколько всего она поняла благодаря этой боли, его поступкам. Сколько выучила и запомнила.

Кем стала благодаря ему? Он стер ее наивность. Убил ее веру в мужчин. Показал, что люди зачастую намного циничнее, чем хотят казаться. Но она не умерла в этой боли. Она выжила. И теперь все изменилось. Она стала другой. Путь, который она прошла, трансформировал ее. Может, боль изменила и Матвея?

Официант поставил на стол салат. Анна попросила счет.

В мыслях зазвучала музыка. Словно аудиотека памяти наконец нашла подходящий сингл.

Я пройдусь по комнатам пустым. Здесь еще вчера была империя, Мир казался светлым и таким большим. А потом затмение, а потом — измены дым. Я объявлю войну своим мечтам И, память торопя, Расставлю вещи в доме по местам, Как было до тебя.

Перед глазами промелькнул путь их отношений. И ее выбор пережить агонию, но не совершить грех прощения. А песня продолжала звучать:

Завтра я смогу опять дышать И трогать неба синь. А ты — история, теперь ты лишь история. Ну все, аминь!

Это сказано о них. О ней. Анне понадобился год, чтобы вырвать корни надежды из своей души. И что она чувствовала сейчас?

Я не дам тебе бродить во снах, Чувства все остались за пределами. От любви до безразличья только шаг, И его мы сделали, и назад уже никак. Я объявлю войну своим мечтам И, память торопя, Расставлю вещи в доме по местам, Как было до тебя. Завтра я смогу опять бежать И трогать неба синь. А ты — история, теперь ты лишь история. Ну все, аминь!

Столько боли, а теперь лишь равнодушие. Свобода от адреналиновой псевдолюбви. Теперь, глядя на него, она точно знала, что свобода стоит агонии.

Собеседник Матвея встал из-за стола и направился к выходу, похоже в курилку. Единственная помеха их общению самоустранилась. Когда-то она думала: «Рано или поздно наши взгляды встретятся». Встретились. Не второпях. Не в толпе. В месте, где расстались. Только теперь адреналина нет, но он явно есть у него. Матвея опять трясло. Она смотрела проникновенно. Когда-то таким взглядом Матвей хотел подавить. Она же пыталась понять, смог ли мальчик в образе Кости из «Покровских ворот», громко произносящий: «Решено!» — превратиться в мужчину? Что на самом деле скрывается за его угрюмостью? В мыслях, словно на репите, звучала песня Григория Лепса «Аминь».

Анна смотрела вглубь. В суть. Пытаясь найти того игривого Матвея, который верил в свой успех и кричал: «Я стану самым известным пластическим хирургом страны!» Его нет. Все-таки угрюмость Матвея лишь отвращение к Жизни, за которым скрывается перенос ответственности и злость. На его лице печать, понятная физиогномисту. И даже борода неспособна скрыть отвращение и презрение.

Официант принес счет. Анна положила деньги. Это тот случай, когда сдачи не ждут. Матвей не решится подойти — она это поняла. Кто-то должен остановить случайно-подготовленную встречу. Хотя, скорее всего, она подготовлена Жизнью для него — у Анны нет к нему вопросов. А на свои он не решился.

Анна встала из-за стола и накинула ярко-алое пальто. Она могла выйти через центральный зал, но поступила иначе: направилась к выходу за его спиной. В голове звучал надрывный голос легендарного певца: «А ты — история, теперь ты лишь история. Ну все, аминь!» Она шла уверенной походкой мимо столика Матвея к двери. Одним движением руки он остановил ее, взяв за запястье. Анна замерла.

— Ответь мне на один вопрос, — сбившимся голосом попросил Матвей.

— Задавай, — мягко сказала она.

— Что будет в третьей книге?