— А я?! А со мной, что?! Просто поигрался?! Так выходит?!
— Золотая моя, ничего я не «поигрался». Ты дорогой для меня человек. Я тебя люблю и как друга, и как девушку. Мне с тобой хорошо.
— Нельзя любить двоих. Так не бывает.
— Это Улей, радость моя. Тут вечная война. Тут мораль и нравственность другие. Ну, вот люблю я двух женщин… Даже трёх. У меня ведь вот тут, — он приложил руку к сердцу, — моя Лариса… И что мне теперь делать? Скажи мне, умная моя девочка, что мне делать?
— А ты точно меня любишь?
— Танечка, ты же этот… Эмоционатор. Просто прощупай меня. Или завтра подойди к Марие. Она — ментат. Пусть она меня просканирует и скажет — как я к тебе отношусь.
Танечка откинулась на подушку, полежала, помолчала, прислушиваясь к чему–то, и сделала вывод.
— Нет. Не обманываешь… Да. Наверно тут всё по–другому. Паша, ты ведь меня не бросишь?
— Я за тебя, птенчик мой, жизнь отдам…
— Ладно. Мне надо всё это переварить. Давай спать.
И они уснули.
* * *
Утром следующего дня и Ванесса, и Мария, как–то странно смотрели на Скорого. Ментаты, что с них возьмёшь. Видимо проснулись во время Пашкиных упражнений. Там же, такие эмоции излучались, что о–го–го.
Пашка в первые минуты такого отношения засмущался. А потом махнул рукой и повёл себя как обычно.
Бабка вообще держала себя так, как будто ничего особенного не произошло.
Таня, увидев внимательные взгляды Беды и Иглы, покраснела как рак. Потом о чём–то пошепталась с Бедой.
Чего уж они там насекретничали, какие проблемы решили, — неизвестно. Но Таня после разговора с Марией прямо засияла. И весь день старалась держаться поближе к Пашке. И разок, когда никого рядом не было, прижалась к нему всем телом, обняла за шею и поцеловала Скорого в губы. Он спросил:
— Ну, что, Тьма ты моя светлая? Обдумала ситуацию? Успокоилась? Что–то решила?
Танечка радостно отрапортовала:
— Ничерта не решила. Мозги набекрень. Не хочу ничего решать. Пусть всё как есть.