— Да, Таня. Надо как–то внушить тебе дисциплину. Тебе же объясняли, что от группы отходить нельзя. Чего ты туда пошла?
— Паш. Я думала — раз Бабка спокойна, значит — опасности нет.
— Выводы сделала?
— Да… От группы — никуда.
— Правильно. Захотела… там… пописать, сказала: «Мужики, отвернитесь». И всё. Стеснительность тут может привести к смерти.
— Я поняла, Пашенька. Я поняла. Только я не про это начала. Надо действительно что–то делать…
— Тань, так я уже и делаю. Пансионат мы для чего строим? Всех, конечно, не спасём. Но хоть кого–то…
Таня положила голову ему на плечо.
— Знаешь… Мне обидно… Почему я тебя там не встретила? На земле…
Пашка потрогал губами её лицо. Глаза, губы, нос.
Спросил:
— Можно я тебя потискаю?
Тьма долго и как–то грустно глядела на него. Потом села, стянула с себя ночную рубашечку, снова легла.
— Ну, потискай…
Бабка не отличалась церемонностью.
Она ворвалась в каюту, включила свет и закомандовала:
— Так! Тьма, слазь с него к хренам! Успеете ещё… Красные с горохом кто будет принимать? А?
Сунула каждому по жемчужине, плеснула в маленькие стаканчики раствор. Выходя, у двери, обернулась.
— Можете продолжать, — и выключила свет.
— Спасибо за разрешение, — поиронизировала Тьма в закрытую дверь и снова улеглась на Пашку.