Говорят, что в Санкт–Петербурге, во время белых ночей, можно читать на улице. В Улье ночью можно писать.
Возвращались рано утром, только забрезжило.
Пашка попросил:
— Ванесса Витольдовна, Бабка, давайте заедем в Воскресенки. Узнаем — как там Любаша. Да и дело у меня к Дозе. Раз уж по пути.
Без приключений заехали в деревню. На селе просыпались рано. Мама Рая первым делом покормила гостей борщецом со сметаной. Потом проводила бригадных к Любаше, на второй этаж.
В школьном коридоре стояла Любушка на костылях и о чём–то говорила со знахарем.
Увидела гостей, заулыбалась.
Бабка спросила:
— Ну как ты, неслухмень? Поправляешься?
Девочка задрала свой халатик и показала ноги. Искалеченные, конечно. Живого места нет, шрам на шраме. Но икры уже приняли нормальные формы, и даже пальчики частью сформировались. Пожаловалась:
— Чешутся, заразы…
Ребёнок со взрослыми общался абсолютно панибратски. Ни возраст, ни звания, ни регалии Любу не смущали.
— Слушай, — обратилась она к Павлу, — это же ты меня вылечил?
— Мы вместе с Дозой тебя вылечили.
— Мама мне сказала, что должна тебе по гроб жизни.
— Передай маме, что ничего она мне не должна.
— Ладно. Спасибо. Но только, когда я вырасту, я за тебя замуж выйду. Ты красивый.
Пашка пошутил:
— Обманешь, поди…
Но ребёнок его строго–настрого предупредил.