И тут Павел увидел, что прямо на чёрной «речке», как на твёрдой поверхности, растет кустарник антрацитового цвета и стоит бревенчатая сараюшка, сложенная из угольно–чёрных брёвен. Что за херня?
Бабка закричала:
— Вроде, успели! Точно, успели! Ушли!
Шило пёр к лесу. Проскочил мимо одинокой берёзки и Бабка скомандовала:
— Давай!! — и Машке со Скорым. — Сели! Приготовились!
Шило резко вывернул влево и помчал на чёрноту, шириной в этом месте метров шесть–семь, набирая скорость.
— Чуть правее! Между тех кустов! — тыкала пальцем Бабка.
Пепелац, ревя выхлопом, мчался со скоростью намного больше сотни, прямо на чёрную полосу. Не долетая метров десяти до угольной речки, Короткий щелкнул тумблером, и двигатель замолчал. Машина летела дальше по инерции. Пашка только хотел спросить — что они творят, но тут под колёсами захрустело, как будто битое стекло, и он потерял сознание.
Очнулся. Машина стояла. Медленно оглянулся. Черноту проскочили. И тут его замутило. Он перегнулся через трубу борта и освободился от обеда. Голова гудела, руки дрожали, слабость разливалась по телу.
Немного продышавшись, нащупал на поясе фляжку с живцом, глотнул. Сразу полегчало.
Перегнулся к Беде. Та сидела, откинувшись на спинку, без сознания. Плеснул ей из остатков своего здоровья. Захлопал легонько по щекам, подставляя к губам фляжку.
— Маша. Машенька. Попей.
Беда застонала, приоткрыла рот. Проглотила пойло. Закашлялась.
Бабка слева попросила:
— Дай и мне.
Он поднёс флягу и к Бабкиным губам.
Короткий замычал, застонал. Тоже соснул из Пашкиной фляжки.
Шило, матюгнулся и спросил, достаточно бодро.
— Все живы?
— Заводи, давай. Уходим с глаз долой.