Он начал исправлять огрехи. Сопел, мучился, делал, переделывал. Наращивал мышечные и жировые ткани, потом убирал лишнее. Действие спека ослабло и Мила иногда вздрагивала. Видимо было больно, но она терпела.
Через пятнадцать минут лицо у Милки приобрело прежние форму, цвет и фактуру. А Пашка, покачиваясь, отошел к кушетке в углу лазарета и прилёг на неё, закрыв глаза, тяжело дыша и обливаясь потом. Даже отключился на минуточку.
Растолкала его Мила, уже приведшая себя более-менее в порядок.
- Паша, пошли домой. Давай я тебе помогу.
К ним пристроились поддерживать с двух сторон доктор и медсестра. Бабка отмахнулась:
- Не надо, Сникерс, мы сами дойдём.
И они, как два алкаша, поддерживая друг-друга, покачиваясь и покряхтывая, поползли на второй этаж, в свою каюту.
Пашка по дороге бормотал свои мысли вслух:
- Если я тут надолго… Точнее навсегда… То… Ох… Вот закончится всё, я Кристинку усыновлю… Удочерю… А Витальку - усыновлю…
Бабка криво посмеялась - лицо ещё побаливало.
- Тут нет усыновления. Как ты это сделаешь?.. Просто относись к детям как к своим и они оценят… Они тебя полюбят… Да они уже тебя любят… Ты хороший отец, Скорый… Романтик, правда. Но хороший.
Но по дороге Пашка вдруг замер.
- Ты что? - забеспокоилась Бабка.
- Лестницы забыли убрать. Чччёрт.
Он развернулся и, цепляясь за перила, почесал вниз к выходу. Вышел в светлую ночь Улья, посмотрел на огромные пятаки звёзд, послушал тишину спящего города, вдохнул полной грудью чистую свежесть - полегчало. Постоял пару минут в одиночестве и только собрался завершить задуманное…
На крыльцо вышла Бабка:
- Паша, Короткий сказал, что они лестницы уже спрятали.
Скорый молча развернулся и поковылял наверх. По дороге жалуясь Миле:
- Вот никогда не думал, что знахарское дело так вредно для здоровья.
- Поначалу так все дары действуют. Я тоже, бывало, сознание теряла. Сейчас. Живца плесну - полегчает.