Болели даже фолликулы волос. Кожа горела, нервы давили на глазные яблоки. Данте хотелось воткнуть в них вилки и вытащить из глазниц, чтобы снять напряжение.
Потом стало так больно, что невозможно было думать, и Данте потерял сознание.
Все вокруг было размыто, по углам обзора – темнота, центр – светлее, Данте понял, что пришел в себя.
Он попытался что-нибудь разглядеть. Юноша подождал мгновение, но глаза никак не могли сфокусироваться. Он чувствовал себя в каком-то вечном тумане, полуспящим-полубодрствующим.
Тело Данте было тяжелым и вялым, а его сознанию хотелось вернуться в ту теплую тьму, от которой он только что очнулся.
Данте закрыл глаза.
Он попытался дотронуться до своего пульсирующего глаза, но понял, что не может пошевелить рукой. Теперь он был неподвижной жесткой марионеткой. Возможно, деятельность какой-то части его мозга уже была приостановлена и подготовлена к получению инструкций. Но парень еще владел своим сознанием, и это обнадеживало.
Теперь он мог различить неясное бормотание множества голосов. Некоторые из них доносились издалека, другие – ближе. Все они звучали сверху, высоко над головой Данте.
Сколько чужих голосов он слышал? Сотни? Тысячи? Он попытался сосчитать их, но все они стали сливаться в один, и парень понял, что сбился со счета.
–
Голос шел из глубин его разума, неясный, с нейронными помехами, словно в его черепе установили огромный громкоговоритель.