Апогей

— В этом не было смысла. — Мелодично рассмеялась мадам. — Я принадлежала лишь ему, а они были всего лишь людьми... — Она осеклась, обращая свое лицо в мою сторону. — Надеюсь, ты не принимаешь мои слова на свой счет? Ты стала частью нашей семьи, перестав быть "просто человеком". Хотя, я убеждена, что ты никогда им и не была. — Я молчу, а госпожа дома Вимур убирает граммофонную иглу и переворачивает пластинку. — То, как смотрит на тебя мой сын доказывает это в очередной раз... Именно такой взгляд я хотела бы получить от Николаса, когда очередной болван ползал передо мной на коленях, предлагая стать моим рабом. Но за все время, что было у нас... ни одного раза он не приревновал меня. А я, честно признать, желала бы увидеть муки ревности этого мужчины. Иногда его уверенность в себе раздражала... — Кажется, мадам уже забыла про меня, погружаясь в пучину воспоминаний. — Он словно знал, что лучше я не найду. Просто потому что природа еще не создала мужчины лучше, а мне посчастливилось назвать его своим. И действительно, ухаживания всех самых внимательных и умелых кавалеров, я предпочла его черствости. Но я бы хотела, чтобы он чувствовал то же самое по отношению ко мне, чтобы хоть раз посмотрел на меня так же, как я смотрела на него... — Она надолго замолкает. И, очнувшись, вскидывает на меня взгляд, уже успевший стать беспечным. — Ох, не думаю, что душевные терзания древней старухи интересны тебе, мой друг.

Напротив. Ее душевные волнения мне были не просто интересны, а необходимы. Теперь я понимаю, что безразличие — не приобретенная со временем душевная черта, а наследственный признак, который Аман получил от своего отца в комплект к синим глазам.

Размышляя о своем мужчине, я не могу заставить сердце петь чуть тише. Задумчиво касаюсь пальцами своих губ, к которым Аман не прикасался всю неделю. Мое тело скучает без него... однако, не так сильно, как душа.

— Ох, ma chèrе, что же случилось у вас? — Видимо, выражение моего лица не оставило альтернативы. Мадам подходит ко мне, беря за руки. — Я же вижу... вы повздорили?

— Повздорили? Нет. — Усмехаюсь я, стараясь выглядеть беспечно. — У нас все хорошо...

— Однако?

Тяжело вздыхая, я возвращаю взгляд на подарки поклонников неповторимой Бланш.

— Однако Аман не воспринимает меня всерьез. — Бормочу я, сильно хмурясь. — Ему кажется, что мои желания — просто мимолетный, глупый каприз ребенка. Но... видит Бог, это не так.

— Расскажи мне. — Мадам ведет меня к креслам, выглядя при этом как заботливая свекровь. — Ты должна рассказать мне и, не будь я его матерью, если не помогу вам помириться.

— Со всем уважением, не думаю, что тут может помочь чей-то совет... — Покривив губы в невеселой улыбке, говорю я. — Ваш сын просто не хочет меня слушать. Он может уступить мне в мелочах, но в том, что для меня по-настоящему важно... тут его решение — закон и для меня тоже. Я все чаще чувствую себя не его женщиной, а просто еще одной из его клана.

Кем-то вроде Лизы, да? — подсказывает подсознание, получая смачный пинок при этом.

— Не понимаю, мой друг. — Мадам продолжает поглаживать меня по ладони, как любила делать это в прошлом. Но теперь я уверена, что до клыкастых выкрутасов дело не дойдет. — Тебе лучше повести свою историю с самого начала...

Стеснительно прикусывая губу, я кидаю взгляд на Бланш, и она поощряюще кивает.

— Он запретил мне сдавать кровь...

— Ох, милая, это не удивительно. — Смеется женщина, явно намекая на то, что моя тревога — ерунда, выстроенная из ничего. — Мой сын жуткий собственник, и вряд ли кому-нибудь позволит покуситься даже на маленькую частицу тебя. Я же рассказывала тебе, как он смотрел на нас, когда мы впервые попробовали твою кровь за общим столом. Он уже тогда...

— Дело не в этом. Собака на сене? Нет, это не тот случай. — Качаю головой я. — Он сам не хочет меня в этом плане, понимаете? Неделю назад я заставила его выпить из меня... мне просто... нужно было знать, что на этот раз это буду я, а не любая другая из "золотой коллекции". А он отправил меня к Мелчиоре, отшатнувшись, как от прокаженной. А потом, на следующий день сказал, что это никогда больше не повторится.

— Дорогая, и его можно понять. — Ласково проговорила мадам, выдержав паузу. — Мой сын всего лишь хочет стать идеальным мужчиной для тебя. Чтобы ты не воспринимала его как чудовище, а себя — как его пищу. Он выделяет тебя тем самым, а не принижает, ma chèrе.

— Я не воспринимаю его, как чудовище. Он такой, какой есть. Ему не нужно притворяться рядом со мной.

— Боюсь, что именно рядом с тобой он и обязан притворяться. — Вздохнула печально мадам, и я невольно вздрогнула, словно от выстрела. — Как ни крути, Мейа, но ты человек. Не обычный душой, но физически ты так же хрупка и требуешь деликатного обращения.

Своими словами мадам давала мне понять, что в этом споре она занимает сторону Амана. Она тоже находила мои притязания совершенно необоснованными, даже самоубийственными. И кроме прочего, в ее фразе заключалось и еще кое-что... маленькая деталь, которая заставила мое сердце болезненно сжаться: я не подходила ему. И ничто не в силах изменить это.