Камень. Книга шестая

22
18
20
22
24
26
28
30

Второй шар он скатил с легкостью, как и третий, и четвертый, пятый потрепыхался в лузе, но свалился, как и шестой, а вот седьмого отец дал мимо. Вот и мне представился шанс оказать хоть какое-то сопротивление родственнику.

Сколько я ни отыгрывался, сколько ни ставил шары в неудобное положение, отец, вопреки всему, предпочитал активный бильярд, нанося удары из любых позиций, и первую партию я «засадил» со счетом 8:3.

Усевшись на свой стульчик, от злости начал заводить себя, бормоча при этом:

— Алексей, это не твоя игра! Соберись уже! Покажи, на что ты способен!

И постарался сконцентрироваться еще сильнее.

К следующей партии я подошел в полном состоянии безмыслия, действовал практически на одной только физической памяти и инстинктах, что и позволило мне забить с разбоя и отправить пять «вдогонку». Последние пару шаров забил, просто дождавшись грубой ошибки рискнувшего в неочевидной ситуации отца.

* * *

— Коля, будет ли это по правилам?

Князь Долгорукий, как и все, чувствовал себя очень неуютно от волны того легкого ужаса, которая исходила от медленно прохаживающегося вокруг стола Алексея Александровича, на лице которого было невозможно прочитать никаких эмоций. Даже княжич Голицын, выполнявший роль судьи, отошел от великого князя и держался от последнего на комфортном для себя расстоянии, стараясь следить при этом за ситуацией на столе.

— Саша пока держится, — равнодушно кинул император. — А раз так, нет оснований для беспокойства. Хотя… Представь себе, Толя, что будет, если Алексей все же проиграет…

— Государь! — возбудился слегка бледноватый Долгорукий. — Вы же защитите подданных от… надвигающейся опасности?..

— В меру моих скромных сил, — хмыкнул Николай и с удовлетворением подумал, что вот сейчас точно никто не упрекнет Романовых с Пожарскими в организации договорного матча.

* * *

Моя злость на себя дала результаты, и я сумел сдержать отцовский «атакующий порыв», доведя счет по партиям до 3:3, после чего Голицын объявил пятиминутный перерыв. Усевшись в свое кресло, постарался не выходить из того состояния, которое все-таки позволило мне оказывать забивавшему все подряд папашке достойное сопротивление. На происходящее вокруг специально не обращал внимания и чуть не прослушал команду Глеба Алексеевича:

— Господа, начинаем контровую партию! Прошу вас!

Раскатку, как и в начале игры, выиграл отец, он же и разбивал. На этот раз цесаревич осуществлял «разбой» аккуратно, фактически с первой точки, пирамида при этом не сильно-то и «развалилась», а биток, «облизав губки», неспешно пересек среднюю линию стола и остановился.

Что это было? Неужели отец испугался? Или просто аккуратничает?

«Так, Алексей, это тебе должно быть до одного места! — Я опять начал злиться на себя. — Играй с позицией на столе, а не с соперником! Соберись уже, и играй в свою игру, а не следуй чужому навязанному тактическому рисунку!»

Отыгрыш, еще отыгрыш, вот отец «крадет» у меня неудачно выкатившегося «чужого», но «раскрутиться» с него у папаши не получается, слишком уж неудачно встал «свой». И опять отыгрыш, отыгрыш, отыгрыш, пока наконец отец, не просчитав соударение, не выкатывает мне «дармового» «своего» на середину.

Соберись, Алексей! И не обманывайся кажущейся простотой этого удара! Возможно, это самая ответственная атака сегодняшней встречи! И забудь про то, что это шар желательно вернуть на середину, бей тем ударом и с тем винтом, в которых уверен!

А ручонки-то подрагивают… И потеют. Вот и повод сделать паузу и успокоиться, заодно и протереть резко ставший липким кий отрезом сукна…

* * *

Зрители в клубе, глядя на нерешительность Алексея Александровича, замерли, прекрасно осознавая ценность этого шара не только в партии, но и во всей встрече в целом. Они даже не особо-то и напряглись, когда молодой человек «упал» в стойку, а эти волны ужаса резко уплотнились.