– Проклятье, а ведь ты прав! – Воскликнул Антиан. – За последнее два дня все Корпорации подняли такие прибыли, что нам на десятилетия хватит. Оружие, наркотики, пища, алкоголь, техника и даже целые сёла. Столько денег, что можно начинать войну за «становление рынка» заново. Такой круговорот прибыли, что неважно, сколько десятков миллионов полегло из-за её получения.
– «Вестников Свободы» стало очень мало, – без печали, сухим, голосом, словно перечисляя цифры начал Боелярий. – Если бы они сегодня победили, то в нас, друзья отпала бы нужда. Они едины в нас, в своей борьбе против государства. Пока есть оно, будет и борьба, значит, они будут нуждаться в нас, как в элементе объедения. Мы не должны выпускать эту власть, а их борьба против государства должна стать вечной.
– И что же вы сделаете для этого?
– Мы покажем по всем телеканалам сюжет о том, как «Вестники Свободы» одичали. Как они рвали друг друга. – Ощутив на себе недовольные взгляды, глава Культа, добавил. – Конечно, мы не будем говорить о наркотике безумия. А потом будет заявление, что переход к «Абсолютному Либертинизму» стоит отложить на неопределённый срок. Чем дальше, тем лучше. Никто, кроме нас, не должен понимать, что такой момент никогда не должен наступить. Это концепция нашего мира – вечная борьба за свободу, методами свободы и против неё.
– Похоже на бред, – вмешалась Архимать. – После такого побоища, можно будет говорить о новой волне «женоненавистничества». Столько новеньких девушек ринуться «Защищать свои права», главное только, чтобы нам передали записи с камер. Мы их переделаем и пустим в ход. Но главное, что все они станут, подчинены «идеи освобождения женского гендера от патриархального угнетения». Как смешно, но одна единственная идея об освобождении способна так быстро подчинить людей.
– Что ж, старый парламент ушёл, на его место пришёл более сильный и независимый. Но меняется ли от этого суть?
– Нет, – дал ответ Гроссмейстиарий, – но нам нужно время. Мы заново начнём формирование «Вестников Свободы». Все видные предводители их пали прошлой ночью и теперь они разрозненны. Слабы. Нам вновь нужно заводить свою шарманку про борьбу, ибо, когда человек противостоит чему-то, следуя идее, он теряет бдительность и становится легко управляем.
– Смешно, но такой идеей стала «Свобода». Как быстро ей удалось подчинить умы миллионов людей, сделав их максимально похожими, друг на друга. Интересно, но как люди, в идеологии максимального разнообразия, высшего освобождения от серой массовости, тяге к индивидуализму… во всём этом стали едины, как та самая мешанина.
– Ха, как сказано в одной старой книге – Свобода это рабство! – Произнёс громогласно Антиан. – Максимальное освобождение помогло нам из людей сделать рабов собственных потребностей, похоти и безумия. Только одной Свободой и либерализмом сковали их души и заставили нам подчиняться. Нам нужно выпить за это.
Четыре человека в одной комнате, и мало кто догадывался во всей стране, кто действительно заправляет политикой, как внешней, так и внутренней, ибо истинная власть, в государстве либерально-тоталитарном должна иметь скрытный характер, полупубличный.
Гроссмейстиарий размеренно подошёл к столу и поднёс бокал шампанского, всё ещё озираясь в сторону окна.
– Ну что ж выпьем! – смотря на собравшихся в Федеральном Сенате людей, праздно воскликнул Боелярий. – Парламент ушёл, да здравствует парламент!
Эпилог
Первое января. Север Америки. Утро.
Я расположился на берегу и смотрю вдаль на восток. Прекрасный прохладный ветер ласкает моё лицо, надуваемый прямо с пустынного побережья. Но сказать, что оно пустынное – сказать, что я вру, немного. Множественные лодки, небольшие катера и есть даже одна яхточка, недалеко от берега.
Всё так спокойно и тихо, что мне кажется, будто я оглох или умиротворился. Но ведь сейчас только раннее утро, примерно часов шесть, если я правильно помню время. Каждый раз и каждый день я его забываю. Сколько мы уже тут?
Восток прекрасен. Я вижу, как золото наступающего дня заливает небесную лазурь, и всё небо озаряется внеземным светом. Да, тут другая заря, совершенно иная. Тут не изливают безумные фанатичные речи граммофоны, как в Рейхе и не долбит ненормальная музыка, словно в Микардо, оплоте либеральной дури на юге. Нет, тут всё спокойно и тихо, полно мира.
Море, оно изумительно. Спокойное и прохладное, как и сущность истинного севера, и такое же чистое, необычно даже. Когда я смотрю в морские пучины, моя душа трепещет, словно я смотрю в очи одной моей знакомой. У неё такие же глубокие и выразительные глаза, смотрящие прямиком в душу. Когда же я её знал? Сколько времени прошло с тех пор?
О, к берегу пошёл бывалый рыбак Джонсон. Седой как сам океан и жизненной мудрости у него наберётся как на Сарагона Мальтийского или какого-нибудь другого философа Континентального Раздора. Интересно, сколько рыбы в этот раз он привезёт нам? Обычно его уловы богаты, и порой только от него зависит, будем ли мы сегодня ложиться спать в сытости.
Похоже, не все сегодня предпочитают валяться в кроватях и нежиться в тепле. Стук молотка по верстаку снова доноситься до ушей. Половина деревни его слышит сейчас, но никто и даже не подумает, сказать что-то против. Франсуа – столяр. Руки у него отменные, наполненные мастерством плотничества до самой клетки. Даже тот стул, откуда я смотрю за рассветом, сколочен им.
ebooksa