Он шёл быстро, даже очень, но между тем стремился не задевать проходящих людей, так как это каралось законом, поскольку «личное пространство граждан – неприкосновенно, которое никто, в случаях не определённых законом, не смеет его нарушить».
Парень понимал, что всё это больше напоминает одну большую фантасмагорию либерального бреда, возведённого в ранг абсолютного права, но такова была его реальность, которую никак нельзя изменить, что стала монолитом, который ничем не пробить.
И вот юноша уже завидел свой родной ВУЗ, который подобно великану возвышался над низкими домами, чья максимальная высота в этом городе была не более пяти этажей. А университет подобно грузному великану, являясь самой высокой постройкой в городе, устремлялся к небесам на десять этажей вверх, и в буквальном смысле в его тени существовали прилежащие дворы, дома и их жители.
Студент проходил по улице возле высокого забора, представленного толстыми металлическими прутьями, устремившимся на несколько метров вверх пиками. Внизу прутья забора были встроены в бетонный батон, отчего забор становился ещё крепче.
ВУЗ окружал забор и внутри каменная плитка, без единого посаженного растения или травинки, отчего он становился ещё более серым и угрюмым.
Юноша быстро мелькнул через ворота в заборе и поспешил поскорее прейти на одно единственное занятие, поставленное на сегодня. У ворот он как всегда встретил студенток, которые приторговывали собственным телом, тем самым реализуя «Право на торговлю во всех её формах».
Студент быстро прошмыгнул мимо них и устремился вовнутрь здания. Там в большом и широком холле он встретил того, кого не хотел бы ни видеть, ни знать всю свою жизнь, с момента, когда познакомился с этим человеком.
Холл был действительно широк и представлял собой место, где у облицованных мраморной плиткой стен стояли приличные стулья, кресла и лавочки. У самого входа стоял пост, на котором проверяли документы студентов, убеждались, что это действительно они. Рядом с входом и далеко на противоположной стене от него были широкие окна, через которые целыми массивами проникал свет, плескавшийся внутри холла.
И посреди всего этого великолепия, увековеченного в мраморе и свете, стоял человек, одногрупник Лютера, который вызывал у парня самые противные чувства и ощущения. Это щуплый худощавый, но между тем высокий юноша с чернявым, словно уголь, гнездом на голове. Глаза были мутные, зачастую всего скрытые под солнцезащитными очками. Кожа бледна, практически безжизненна, словно вымоченный в молоке белоснежный пергамент. Одет он в обтягивающие джинсы, с завёрнутыми довольно широкими подкатами. Торс покрывала мешковатая кофта, непонятной и трудно описываемой расцветки, чья безумное сочетание серого, чёрного и белого просто резало глаз. Ну а на стопах были большие и контрастирующие с его телосложением кроссовки, на нём напоминавшие боты. Бесцветные с зелёной отделкой они были уж слишком большие для его худющих ног и напоминали лапти.
Но не одежда послужила для Лютера причиной озлобленности и неприязни. Причины были столь глубинными, даже идейными, что крылись в представлении устройства общества, в сути самого миропонимания. А эти различия во все времена были самыми сильными и приводили к самым жестоким раздорам….
– Хаюшки, Лютер, – кинул приветствие студент, голосом как у раненной чайки.
– Приветствую, Джон. – С толикой лёгкой неприязни, проходя мимо, из вежливости, ответил юноша и устремился как можно быстрее к кабинету, дабы скрыться от взора того человека, который стоял и продолжал ждать свою «сестру по идеям».
Причины идейной розни двух парней послужил взгляд на мироустройство. Джон был ярым приверженцем той либеральной системы, укрепившейся в обществе, ставшей абсолютом. Он был её ярым приверженцем, сторонником и почитателем, ставая её в пример другим странам и с упованием ожидавшим, когда тамошние системы рухнут и они «освободятся от гнёта тиранов», и у них придёт к управлению власть, «уважающая права и свободы людей».
Этот паренёк был таким ярым служителем «нового чудного мира», что зарегистрировался в Новой Церкви, Неохристианской Церкви, подал документы на зачисление в послушники Культа Конституции и смог пойти на услужение ещё десятку самых различных движений и общин.
Но самое главное, суть идеологического раздора заключилась в том, что Джон был одним из главных сторонников движения образования Муниципальной Студенческой Республики, которая, как представлялась «будет отражать интересы, и что самое главное Права и Свободы всего студенческого сообщества, позволяя ему участвовать в управлении ВУЗом, что соответственно является делом свободы и демократии».
Лютер понимал, что образование «Студенческой Республики» приведёт к полному ужасу свободного мира, который теперь будет плескаться и в институте, став доедать всех тех, кто раньше был защищён Корпорацией от тех «монстров», что самодовольно кличут себя «субъектами гражданского общества».
Но сейчас Лютер мог просто выдохнуть и не о чём не беспокоиться. Глава института стойко держится, отклоняя все несуразные предложения и строго следуя курсу, утверждённого Компанией.
Юноша как можно быстрее взобрался на собственный этаж. Там его ждали все его знакомые одногрупники, но больше всего он был рад видеть своих друзей, с которыми сдружился: Ансуа, Жебера и, конечно же, Амалию.
Лютер скорее обращал внимание на них, нежели на остальных знакомых, попросту пропуская их взглядом, не смотря даже на их одежду. Ансуа в этот раз принарядился, набросив на себя, ставший сейчас очень редким, светло-голубой пиджак, такие же брюки, светлую рубашку и аккуратные, начищенные до блеска туфли. Жебер нарядился в свой привычный классический костюм. Но больше всего внимания Лютер обращал внимания на девушку, которая обворожила своим видом его взгляд и разум. Несмотря на то, что на Амалии одета примерно обычная одежда, вроде банальных джинсов, зимних ботинок и простецкой кофты, совершенно незамудрённой синеватой расцветки.
Но, несмотря на это Лютер продолжал смотреть в глаза девушки, словно нашёл в них нечто ценное, стоящие смысла его жизни. Он, боясь смущения, при приветствии Ансуа и Жебера не обратил внимания на девушку, но когда пришёл черёд поздороваться с ней, то приковался взглядом к ней и даже как-то неумело попытался сделать комплимент, когда она улыбнулась: