Там, где ангелам нет места

22
18
20
22
24
26
28
30

И тогда Эстебан, идущий впереди, услышал слова истинного сектанта «свободы», в которых крылась их многовековая суть:

– Элен, нет ничего ценнее свобод и наших прав. Существование всего человечества ничто по сравнению со свободой. Наши права и свободы – выбор истинно и единственно правильный. И если человечество, приняв их, – вымрет, то значит это правильно. Права и свобода есть цивилизация и прогресс.

Рядом идущему Габриелю стало тошно от этих слов. Столько раз повторение слова «свобода», всякого должно было смутить, но не Алехандро. Этот парнишка долго чаял идеи о безграничной разнузданности и распущенности, возведённой в реликт. Юноша просто болеет, хандрит собственными идеями. И тогда Габриель выдал единственную фразу, которую считал правильной:

– Алехандро, ты безумен.

Эстебан про себя слегка усмехнулся. Едва заметный смешок услышал бы Ротмайр, если бы не энергично хлюпал снежно-водянистой жижей под ногами. Для мужчины слова юноши показались наиболее правильными. В них он тут же нашёл суть для всех своболюбцев. Они безумны, не иначе, но своим безумием обожатели безграничных прав гордятся, вознося своё сумасшествие подобно победному знамени. Победы сумасбродности над разумом.

– Скажи, Командор, – заговорил Ротмайр, – а почему тебе дали позывную кличку «Арлекин»?

– Бывшему Высшему Лорду не понять этого. Вы лишены чувства глубинного понимания слов.

– Так парень, я не понял, ты смеешь меня упрекать?

– Я просто сказал, что ты не поймёшь.

– А я? – Вопросил Малик, идя, отрясая рясу от прилипшей снежной жижи.

– Ладно, – согласился Эстебан, – это было ещё при первых моих днях в полк-ордене. Рекрут командорского состава, не подающий особых надежд – вот кто я тогда был. В те дни нас отправили в Иллирию, где всё ещё лелеяли надежды на независимость сепаратисты. У нас была задача – захватить одного из вражеских полевых командиров в деревне. После выполнения задачи нам пришлось покидать местность, взяв образ и загримировавшись под других людей. Короче, мы нарядились свадьбой. Кому-то выпал дорогой костюм, кому-то деревенская одежда, а мне… наряд арлекина с маской. После этого мне и дали прозвище.

– Так себе история. – Недовольно кинул Ротмайр.

Эстебан не стал говорить о том, что порой суть его заданий – масочнечиство. Ещё до становления командором пара его миссий заключалась в том, чтобы отыграть роль непринуждённого человека, в меру ленивого, но скромного, да порой и просто кутилу. После пары таких заданий ему и дали прозвище, отражающее их сущность, ибо он стал подобен герою средневековых венецианских комедий.

Но интерес группы к прозвищу внезапно пропал. Губы людей на секунду перестали шевелиться, а слух обострился. Все продолжали идти в полнейшем безмолвии. Странный хруст сухих веток и ароматы горящей мазуты стали наполнять воздух. Пространство буквально замерло в бесконечном ожидании. Всё стало подобно тому, как тишь настилает мир перед страшным громом.

– Командор, – в полголоса зашептал Антоний, – шевеление от нас в двухстах метрах по правой стороне.

– Какова ширина дороги? – Спросил Малик.

– Около ста метров, – ответил Эстебан и строго потребовал, – все смещаемся к центру дороги.

Группа стала медленно от левого края отходить в самый центр разбитой асфальтовой дороги, залитой снежно-водянистой кашей. И в один момент оказалось, что они оказались под плотным покрытием толпы. Десятки людей, бродяг, переходящих границы, чтобы найти лучшее место, стали щитом для группы, прикрыв их телами, справа и слева.

– Это то, о чём я думаю?

– Они пока прицениваются, Ротмайр, ищут место для атаки. Выискивают слабое звено, чтобы в один момент нас растерзать.