Однако уходили немногие. Все понимали – такой подготовки больше нигде не пройдешь и таких знаний нигде не получишь. А что случится после начала интеграции – будешь ты работать на «Противодействие» и благо человечества, или воспользуешься накопленным багажом, чтобы элементарно уцелеть в условиях полной разрухи и анархии, – этого никто не мог сказать. Ну и оклады в ОСП были будь здоров – в самый раз для выхода на покой лет через двадцать и безбедной жизни хоть до ста.
Официальными языками школы были английский, испанский, арабский и русский, а неофициально еще и китайский. Учить их приходилось все, причем на ходу, что было далеко не каждому по силам, особенно если ты изначально ни один из них не знал. Поэтому на практике инструктора и курсанты общались между собой на жутком многоязычном жаргоне, который не понимали нигде за пределами ОСП, а в обстановке, близкой к боевой, его большей частью заменяла такая же многоязычная нецензурщина.
На нашу группу в десять человек приходилось в общей сложности тридцать девять разных планет, на которых мы побывали. По сравнению с опытом отдельных курсантов мой и Дашин показался бы смешным: в нашей группе был Артем, который с Земли попал на Сатанаил и умудрился там выжить, а потом прошел еще четырнадцать разных миров. Видно, кое-где интеграция уже достигла пика из пиков, рассказывал он; на некоторых планетах стабильные хоулы находятся в одной – двух сотнях километров друг от друга.
Особняком от нас, но здесь же, в центре, жили консультанты. Ими становились те из возвращенцев, кто хотел сотрудничать с ОСП, но не годился в скауты по возрасту или здоровью. Они рассказывали нам о мирах, в которых не бывал никто, кроме них, и учились сами – на операторов, диспетчеров, лаборантов-микробиологов…
И, конечно, экологов. Экология была у нас излюбленной хохмой – стоило о ней упомянуть, как все принимались дружно ржать. «Противодействие» успело отстроить по всему миру сотни станций, необходимых якобы для отслеживания изменений климата и изучения влияния этих изменений на все живое. На самом деле работали на них исключительно специалисты ОСП, вооруженные как армия вторжения. Состоящих у них на балансе ударных беспилотников хватило бы для уничтожения нескольких не слишком крупных государств. Самолетов-разведчиков насчитывалось в разы больше – правда, в случае открытия хоулов, скаутов они заменить никак не могли. Из опыта возвращенцев было известно, что при проезде и пролете сквозь хоулы всех видов глохнут двигатели любых транспортных средств – что наших, что инопланетных. И решить эту проблему не представлялось возможным до появления двусторонних хоулов на Земле.
К концу второго года мы задумали потратить один из очередных отпусков на то, чтобы повидать Эпштейна. Он до сих пор был засекречен, но только не внутри ОСП, и уже дважды приезжал к нам в центр читать лекции. Так что получить допуск на однодневный визит в его институт труда не составило. «Противодействие» таки отобрало Борю у России, и работал он в Англии. Институт оказался небольшим закрытым научным городком, очень опрятным, с зелеными лужайками, – и первой, с кем мы столкнулись на его территории, была Машка Ситуация с метлой в руках.
Вот тут-то мы и поняли, что нам еще учиться и учиться, – все успешно пройденные курсы психологической подготовки не помогли нам справиться с обалдением от встречи. Будь тут кто из инструкторов, они бы нас живо заминусовали. Что касается Машки, она не растерялась ничуть, швырнула метлу на ближайшую лужайку и полезла обниматься:
– Сережка, Дашка!.. Э-эх, матерь вашу! Какая пара – загляденье! Детишек-то еще не завели?
Прожив год в Ивановке, Машка затосковала. А так как при расставании в ОСП ей вручили смартфон с номерами для связи – ну мало ли что? – она принялась названивать по этим номерам и слать письма в ближайшее отделение Сил противодействия с требованиями взять ее на работу. Ну вот хоть дворником. Или техничкой. Что, не надо? А почему не надо?.. В ОСП Машкины звонки и письма игнорировали, но она не сдавалась. В итоге это стало известно Эпштейну: освоившись в своем новом положении и настроившись с научными делами, он заинтересовался, как поживает его ненаглядная Мария Федоровна. А тут как раз подоспел его перевод в Англию, и Боря выставил условие: или его берут на работу вместе с Машкой, или он никуда не поедет. Через неделю переговоров англичане прониклись пониманием, что это серьезно, и в результате институт на туманном Альбионе получил Машку в нагрузку к Эпштейну.
– Замучилась я здесь, – пожаловалась она. – Знала б, как будет, ни за что не поехала бы. Но теперь назад сдавать – перед Борькой неудобно же… Метелку несчастную месяц у тутошнего завхоза выбивала. Выдали мне сперва какой-то пылесос – это какой же дурак придумал улицу пылесосить? Местные по-нашему ни бельмеса, да и по-своему не шибко, знают только «хэллоу Мэри!», а так все больше мычат. А какая я им к черту Мэри? Так и хочется метлой огреть.
Мы с Дашей переглянулись, сдерживая смех. Машка при случае могла отколоть такое, что и русские только мычали бы, – а уж англичане…
– С одним Борей здесь и можно поболтать, – продолжала сетовать Машка. – У нас с ним винопития по вторникам и субботам. Правда, выпивоха из него никакой – нальет себе кружку пива и цедит ее весь вечер. Но все равно – компания. А уж рассказывает он – заслушаешься. А великобританцы эти… Эх, жаль, гранатомета нет. А то б я им…
– Задолбали? – участливо спросил я.
– Еще как, Сережка!
Однако выглядела Машка вполне счастливой. По-настоящему портило ей настроение только одно: ученые мужи никогда не кидали мусор мимо урн, не сидели на спинках скамеек поставив ноги на сиденье, не били бутылки об асфальт, и обматерить кого-нибудь конкретно и по делу поводов не находилось. В конце концов Машка успешно освоила и «пылесос», и газонокосилку, и много чего еще. Но добытую немалой кровью метлу себе оставила: она была для нее примерно тем же, что штандарт с орлом для римских легионеров. Потеря метлы считалась бесчестьем.
Подобрав ее сейчас с лужайки, Машка проводила нас до главного корпуса в три этажа и заорала по направлению открытого окна на последнем:
– Эй, Боря! Встречай гостей! Наши приехали!
– Да я знаю, знаю, Мария Федоровна! – высунулся в окно Эпштейн. – Мы ведь заранее договорились на сегодня. И мне уже сообщили…
– А чего не выходишь тогда?
Не дожидаясь, пока Машка своими воплями вытащит директора института на улицу, мы поднялись к нему. Одну стену кабинета полностью занимала интерактивная карта мира с разноцветными стрелками разной длины, отмечающими прихотливые пути блужданий односторонних хоулов. «Противодействие» начало составлять эту карту еще до попадания Эпштейна на Гилею: вначале хоулы отслеживали по статистике без вести пропавших, места бесследного исчезновения которых подозрительно совпадали. Попутно разрабатывались более совершенные методы. У нас в центре была точно такая же карта, и число стрелок на ней постоянно увеличивалось.
ebooksa