Солнца трех миров

– Здесь самые комфортные условия, – сказал он. – Самая удобная мебель, самые просторные душевые. Все мумии отсюда я давно убрал, так что располагайтесь.

– А вы? – спросила Даша, видя, что Мартинес не собирается с нами оставаться.

– А я сплю на крыше, на свежем воздухе. Всегда, когда не идет дождь. Но вам-то, думаю, хватило ночевок под открытым небом еще на Гилее?

– На ближайшее время – пожалуй, да, – согласился я.

– Не сказала бы, что здесь воздух свежий, – заметила Машка.

– Действительно, атмосфера сильно загрязнена, – ответил Мартинес, когда Эпштейн ему это перевел. – Но я большую часть времени провожу под землей – именно внизу в городе сосредоточено все самое интересное и важное. Так что засыпать глядя на звезды – для меня удовольствие.

– А это не опасно? – спросила Даша.

– Забраться снаружи на крышу не так просто, но это не имеет значения. Ящеры в город не заходят – для них здесь нет еды. Других крупных хищников на планете мало, и все они обитают в основном в саваннах, дальше к северу. Скаты, как вы их назвали, над городом не летают. Они активны только сразу после сильных дождей, когда в заполняющихся водой сухих озерах и больших лужах бурно разрастается мягкая болотная зелень. Скаты едят ее, в их пищеварительной системе начинаются процессы брожения, после чего существа раздуваются и взлетают, высматривая добычу. Такой вот необычный способ охоты с воздуха, но на земле скаты неповоротливы. Их хватает лишь на то, чтобы доползти до ближайшей лужи или найти подходящее место и зарыться в песок. Город с его бетонными дорогами и крышами для них смерти подобен. Здесь им никогда не взлететь, и выбраться отсюда ползком они не смогут тоже. Когда снова будете в пустыне, имейте это в виду. Выбирайте место для лагеря вдали от воды, посреди больших каменистых пустошей – ни один скат туда не спикирует.

Сообщив нам эту приятную новость, Мартинес ушел.

– Ну что, останемся еще на денек? – с сомнением спросил Лысый.

– А смысл? – спросила в ответ Инга. – Вряд ли мы узнаем что-то интересное и полезное сверх того, что уже рассказал Хосе.

– Значит, наутро уходим, – заключил я. – Предлагаю прошвырнуться по следам рептилоидов. Они ушли через западные ворота – это нам по пути.

Никто возражать не стал. Действительно – ничего нового в городе мы ни узнать, ни увидеть еще за день или за два не могли. И, наверно, не я один заметил, что чем дальше, тем больше сквозь вежливость и гостеприимство Мартинеса проглядывает тщательно скрываемое, но несомненное, твердое как броня недружелюбие.

К завтраку в столовую реабилитационного центра испанец пришел с двумя офицерскими планшетами и пачкой бумаги, похожей на листы тончайшего пластика.

– Здесь все, что я успел узнать о Рорбести, – сказал он. – То есть все самое важное. Плюс составленный мной примитивный самоучитель по языку рори. Он далеко не завершен, потому что идея самоучителя пришла мне только год назад. Однако для перевода простых текстов он годится. Планшеты хорошие, противоударные, пылеводонепроницаемые, чуть ли не пуленепробиваемые. Подзаряжаются хоть от автомобильных аккумуляторов, хоть от накопителей комбезов. Но для надежности я вам еще все распечатал.

– Интересная бумага, – сказал я.

– Несгораемая, – улыбнулся Мартинес. – Единственный недостаток – очень плохо мнется. Так что в гигиенических целях ее не используешь.

– Тут и настоящую туалетную так не используешь, – проворчал Лысый. – Наждачкой подтираться, наверно, приятнее. Может, для закаленных военных задниц местных она и подходила, но для людей не годится. Разве что пленных пытать.

После завтрака Мартинес проводил нас к воротам, за которыми мы оставили технику. С Ингой они распрощались быстро и без видимых сожалений. Никаких эмоций, не то что при встрече.

– Надеюсь, ты вернешься, – только и сказал он. – Я буду ждать. И других наших тоже.