Карфаген смеется

22
18
20
22
24
26
28
30

– Из Италии, – сказал Гарри.

Я, дрожа, протянул руку к письму. Оно должно было решительно изменить мою жизнь и напомнить о моем долге, моем lebensplan, моем изначальном пути. Прежде чем я успел открыть письмо, Гарри как-то неловко снял шляпу и со сдерживаемой грустью сообщил мне, что Винса предательски убили примерно за неделю до того, как пришло письмо. Гарри знал: Винсу хотелось бы, чтобы я получил послание. Я спросил, знает ли он, кто убил его босса. Гарри спокойно заверил меня, что правосудие скоро свершится. Он извинился за свои дурные манеры. Если бы оставалось время, чтобы меня разыскать, он непременно пригласил бы меня на похороны, ведь я стал «почти родственником». Я с удивлением услышал, что Винс внимательно следил за моей карьерой.

– Мы видели вас однажды ночью, когда вы выступали где-то возле Эврики. Но мы успели посмотреть только половину шоу, потому что направлялись в Вивервиль. Мы решили, что вы в высшей лиге. Просто класс. Винс хотел пригласить вас выступать в клубе. Он был одним из самых чудесных парней на свете. Но слишком мягким, знаете ли, слишком добрым. Это письмо было вложено в другое послание, от его кузена Аннибале. Я, понимаете ли, рассматривал афиши, вдобавок в «Экзаминере» написали, что ваше шоу снова в городе. И вот мы здесь.

Конверт был смят и надорван, как будто его выбросили, а потом подняли и расправили. Я едва осмеливался открыть его. Гарри усмехнулся:

– Кстати, вспомнил. Вы выписывали фальшивые чеки, Мэтт?

– О чем, черт возьми, вы говорите?

– Может, вы слышали о ком-то по фамилии Каллахан? Он ищет вас. Или, во всяком случае, Палленберга. Это связано с чеком. Вот и все, что мне известно.

– Вы видели Каллахана?

– Нет. Просто ходят такие слухи.

– Он из Министерства юстиции.

– Дело плохо, – сказал Гарри. – С федералами никак не справиться.

– А больше вы ничего не слышали?

– Вы думаете, я стал бы скрывать? Понимаете, к чему все это может привести?

– Это никому не повредит, Гарри.

– Уверен. – Гарри дружески потрепал меня по руке. – Оставайтесь на связи, ладно? У нас есть планы, как у Винса, подзаняться развлечениями. Мы всегда готовы дать работу старому другу.

Я поблагодарил Гарри, заверив, что свяжусь с ним снова, даже если больше ничего не услышу о Каллахане. Хотя Гарри и не был особенно симпатичным, природа наделила его природной грацией галантных Медичи эпохи Ренессанса. В дальнейшем он завязал с контрабандой спиртного и обратился, как и планировал, к шоу-бизнесу и разным проектам в Лас-Вегасе. По моим последним сведениям, он до сих пор жив и здоров.

Письмо, конечно, было от Эсме. У меня оно хранится до сих пор, но если бы я его и потерял, то смог бы вспомнить дословно. War Sie es. Ich gebe allmein Weltstädten weg; aber ich gäbe nicht alle meine Briefe[279]. Ее детский почерк, ее ошибки, ее бессознательный переход с одного языка на другой – все пробуждало глубокие чувства, которые я скрыл, оставив ее в Париже. Я всегда понимал, что найдется разумное объяснение. Наконец я узнал, почему она не смогла ничего написать или последовать за мной в Америку. Mäyn shvester, mayn froy![280] Она только недавно получила от меня весточку. Почти сразу после того, как я уехал из Парижа, она решила жить одна, так как жену Коли, Анаис, видимо, злило ее присутствие. Коля любезно помог ей подыскать квартиру. Некоторое время Эсме работала регистраторшей в офисе одного из деловых друзей Коли. Потом неожиданно что-то стряслось. Эсме выражалась неопределенно: «Глупая, бессмысленная ссора». Она ушла с работы и устроилась официанткой в ночной клуб. Потом, измученная приставаниями клиентов, она, к счастью, однажды столкнулась с Аннибале Сантуччи. Тот посочувствовал ей и предложил свою дружбу и защиту. Зная, что она была моей невестой, итальянец вел себя благородно, и она возвратилась в Рим вместе с ним. Там она жила у его кузины, леди исключительной христианской нравственности, и в конечном счете нашла работу официантки в клубе. Эсме изо всех сил старалась заработать денег на дорогу в Америку. Она писала мне, но письма возвращались. Никто не знал моего адреса. К сожалению, как раз тогда, когда она скопила достаточно денег на билет, ее ограбила женщина, снимавшая с ней квартиру. В итоге полиция арестовала ее за бродяжничество (жизнь в Риме становилась все сложнее). Наконец, снова встретив Аннибале, она увидела мои последние письма к нему и сразу написала по моему новому адресу. Она мечтала о встрече со мной, радовалась, что я преуспел в Америке; она приехала бы ко мне, если б у нее были деньги. Теперь она обзавелась настоящим итальянским паспортом благодаря друзьям Аннибале в правительстве, но чтобы приехать в Америку, ей понадобятся доллары. Могу ли я ответить как можно скорее? Эсме дала адрес отеля близ Тиволи, где она зарегистрировалась под именем синьоры Сильваны Растелли. На это же имя был выписан паспорт. Она надеялась, что я все еще не оставил мысли о свадьбе. Она была хорошей девочкой. Mayn freydik, mayn gut bubeleh![281] Она искренне любила меня, и ее сердце разбилось в миг нашего расставания. Wann kommen Sie wieder?[282]

Конечно, я был вне себя от радости. Я восхищался тем, что моя маленькая девочка смогла о себе позаботиться во время нашей долгой разлуки. Придя в восторг, я почти не обратил внимания на новости Гарри о Каллахане. Mayn froy. Sie fährt morgen![283] Я показал письмо миссис Корнелиус. Она внимательно прочитала его, сначала со сжатыми губами и хмурым взглядом, затем со странной улыбкой. Естественно, я совершенно не понимал того, что обычная женская ревность может исказить самую объективную информацию. Миссис Корнелиус в этом отношении оказалась типичной женщиной. Она многозначительно спросила:

– И ты шо, с’бирашься ей послать ’сю наличку, Иван?

– В том-то и проблема. У меня нет нужной суммы. И мне трудно раздобыть больше. Конечно, она должна получить билет первого класса.