— Тук. Мне надо опять на гору подняться.
— Сэр страж! Да вы одной ногой на похоронах, а опять туда же! Полежите, сил наберитесь. Глядишь, к весне и оклемаетесь, а там уж ходите куда вздумается.
— Тук, кто из нас главный?
— Простите, сэр страж. Вы, конечно. От души ведь говорю. Боязно за вас.
Кивнув на затянутое мутной пленкой окно, я уточнил:
— Как там с погодой?
— Да похолодало изрядно. Под утро иней был, и на мелких лужах ледок иголками. Местные поговаривают, что зима обещает быть холодной.
Меня это вполне устраивало. Главное, что дождя нет. Непромокаемая одежда в этом мире неизвестна. Плащи, наливаясь влагой, становятся свинцовыми, что в моем положении просто беда — тут бы сухое тряпье на плечах удержать. Каждый лишний грамм давит на спину, прессует, выбивает последние капли сил. Ненавистная осень — и еще более ненавистная зима. Не любил их на Земле — и здесь не полюблю. Несколько дней подряд моросит. Когда второй раз ходил к ковчегу, на обратном пути вымок и простудился. Наверное, это была последняя капля. Если поначалу, после комы, казалось, что дальше пойду на поправку, то теперь потянулся беспросветный инвалидный застой.
Нет, надо идти именно сегодня. Пока опять дождь не зарядил.
— Тук. Лошадей готовь. И сходи к Грату, забери у него железку, которую я заказывал. Поедем к ковчегу.
— Дело, конечно, ваше, да только зря вы это в самом деле. Ковчег железный много лет простоял и еще долго стоять будет. Никуда не денется. А куда ему деваться, такому тяжелому?
— Лошадей готовь. И Трее скажи, чтобы отвар мне сделала. И горячим пусть его принесут, а не как вчера.
— Отвар помогает?
— Конечно. Иди давай.
Не буду же объяснять, что он для меня вместо чая, а не лекарства. Хоть на несколько минут озноб прекращается, если горячего выпьешь.
Опять Языческий холм. Дважды проклятое место: темное капище на вершине, и здоровье свое там же оставил. Лысые серые склоны — лишь редкие тощие кустики не брезгуют расти на бесплодных камнях. Тощая трава уже поникла, мертвые стебли прибило к земле ветром. Лишь лишайникам непогода нипочем — их блекло-зеленые язвы не изменяются в зависимости от сезона.
Под копытами лошадей осыпается щебень. Меня не отпустили одного — хотя в окрестностях замка давно не показывались враждебно настроенные личности, но оставлять беспомощного сюзерена без охраны нельзя. Само собой, Тук поперся (очень недовольный — в Мальроке ведь гораздо веселее, чем здесь); Альра — Рыжая Смерть, или просто любопытная местная девушка; и Амед — один из четверых убийц, которых за мной послал «друг-инквизитор». Из хесков тогда уцелело лишь трое, причем все они теперь обязаны мне душой и жизнью. Дожидаются момента, когда смогут расплатиться — спасти стража, после чего опять станут независимой шайкой.
Вот такой у меня эскорт: толстозадый зеленый попугай с подлыми глазами; плечистый горбун с арбузного размера кулаками; огненно-рыжая малышка с невинными глазами, с ног до головы увешанная кинжалами, ножами, какими-то серпами, с луком за спиной; и нездорово-спокойный душегуб с внешностью профессионального висельника. Если на холме встретится кто-нибудь нехороший, наверняка останется заикой от одного взгляда на такую милую компанию.
Зеленый уже десять раз пожалел, что сменил теплый насест светильника в донжоне на плечо дистрофика. Дождя нет, но холодно и ветер задувает. На этом холме даже при полном штиле так всегда — странное место. Попугай и рад бы остаться, но подслушанные разговоры навели его на подозрение, что мы идем открывать нечто очень большое, куда много лет не заглядывали люди. Если предположить, что там хранится вино (а он всегда и во всем первым делом подозревает наличие вина), то выдержка у напитка должна быть отменная. Это я Туку ради шутки сказал, но птиц таких шуток не понимает — решил лично проконтролировать процесс, опасаясь, что в противном случае может оказаться обделенным.
Вот и сарай. Ветхое сооружение, построенное землянином. Как сюда попал этот человек, я не представляю. Ведь если верить тем, кто меня сюда забросил, даже перенос одного грамма невозможен — всей энергии Вселенной на это не хватит. В противном случае я бы попал сюда в своем теле, а не в виде информационной матрицы.