— Я заботился лишь о душах, томящихся во тьме нечестивого рабства.
Как по шпаргалке говорит — очень уж неестественно. С епископом гораздо проще — тот как человек выражается, а не цитатник религиозный. Но придется терпеть: этот священник доказал сегодня, что достоин уважения. А что до странных речей, так кто из нас без недостатков?
— Знаете… Если вдруг надумаете остановиться в Межгорье, я замолвлю за вас слово. И не бойтесь иридиан — уверен, что от них проблем не будет. В крайнем случае всегда прикрою. Паства у вас будет немногочисленная, но это пока. Глядишь, развернемся, и вы станете церковным владыкой многолюдного и богатого края.
Пообещав священнику защиту и служебные перспективы, я вновь согнулся, извергая в морские волны даже не остатки ужина, а какую-то липкую слизь. Начисто опустошило, не хуже Нюха страдаю.
Человек — слабая тварь, и в некоторые моменты слабость его проявляется во всей красе. К примеру, при приступах тошноты. От судорожных конвульсий желудка слабеют ноги, темнеет в глазах, звенит в ушах. Начисто отключаешься от происходящего вокруг.
И в этот миг полной беспомощности чьи-то грубые руки обхватили мои ноги, с силой приподняли, толкнули. Уж не знаю, каким чудом ухитрился уцепиться за планшир, повиснув над морем. Прокатившаяся вдоль борта волна пенным гребнем смочила ноги, при вспышке молнии над собой увидел лицо священника и его же руку, в которой блеснуло что-то металлическое. Злорадный, полный торжества голос, заглушил шум ветра:
— Да кому нужно твое вшивое Межгорье, глупый еретик?! За сельского священника меня принял?! Да?! Так знай, что я служу в тайной канцелярии ордена карающих. Цавус будет очень доволен, когда узнает о твоей смерти.
Вот про Цавуса предатель зря упомянул. Эту сволочь я ненавидел больше, чем Гитлера, и одно упоминание поганого имени привело в ярость.
Что?! Хорек будет похохатывать, слушая, как глупо закончил свои дни беспечный страж?! Да размечтался!
Отродье карающих взмахнул коротким ножом, вогнал его в мою правую ладонь, пробив ее до планшира. Занес оружие для нового удара, но я с воплем ярости и отчаяния вскинул свое тело, оторвал левую руку от опоры, метнул ее в горло ублюдка, испытав ни с чем не сравнимое наслаждение, почувствовав под пальцами податливый кадык. Ухватил будто клещами, дернул, уже срываясь в морскую бездну.
Увы — раненая ладонь не удержала тело, да и тощее горло мерзавца слишком хлипкая опора. Но если мне не показалось и впрямь я сумел его порвать в ярости и отчаянии, то меня эта тварь точно не переживет.
Погрузившись с головой, тут же рванул наверх. Надо торопиться, а то корабль уйдет. Вырвавшись на поверхность, завопил как свинья недорезанная, тщетно озираясь по сторонам. Из-за шторма весла убрали, и цепляться не за что. В отчаянии рванул к корпусу судна, но волной отбросило назад. А затем только корму успел разглядеть, да и та быстро растворилась во тьме.
Услышали меня рулевые? Даже если и так, то как найти человека в ночном штормящем море?
До меня отчетливо дошла вся серьезность ситуации. Только что я был адмиралом, распоряжавшимся целым флотом, а теперь не более чем щепка на волнах.
Корабли уходят на штормовых парусах, а я остаюсь сам по себе вдали от своих берегов.
И от чужих…
Надо мной будто шутки шутит кто-то могучий и невидимый. С чего я начал здесь, к тому и вернулся. Один хрен знает где, посреди моря, как в первый раз, при высадке. Тогда я кое-как выкарабкался, но у меня хотя бы бревно было.
Кстати о бревнах — сапоги будто свинцом налились. Чертыхаясь и захлебываясь, с трудом их стащил, отпустив в свободное плавание. Такая же судьба постигла и куртку.
Вот теперь точно как в первый день: штаны да рубаха — вот и все имущество.
Бревна очень не хватает… Но посмотрим правде в глаза: им я тоже не мгновенно обзавелся.