— И где вас только берут таких, даже говорить по-человечески не умеете. Почему вы не в легкой коннице?!
— Мы верблюд пасти, лошадь нет совсем, дорого лошадь, болеет, умирать любит сильно очень. Верблюд в легкий конница не брать хотеть, так вот получаться.
— Но любить верблюдиц у вас самое оно! Так?! Чего глаза выкатываешь, всякий знает, что так оно и есть. Валите уже, и чтобы глаза мои вас никогда не видели! И утром бегом сваливайте, нам здесь ваши вонючие блохи не нужны!
Прям расист какой-то, честное слово. Ну да ладно, я не пустынник, претензии к этому народу на меня не распространяются, так что легко стерплю подобные наезды.
— Ну далеко еще, Чедар?
Тот указал на ничем не примечательную постройку, прилепившуюся к дальней стене:
— Это там.
— Уверен?
— Да.
— Оги, вон там.
— Да слышал я. Часовой там у дверей, вряд ли пустит с нашей бумагой, это ведь не склад.
— Придется его валить.
— Без драк надо.
— Тогда что? Подойдем и попросим открыть дверь?
— Не думаю, что он согласится.
— Я о том же. Без крови не обойтись. Попробую бесшумно.
— Бесшумно? Ну-ну. Стойте уже здесь все, я сам.
Нам ничего не оставалось, как остаться на месте, наблюдая из мрака под стеной казармы, как Оги, пьяно пошатываясь, направляется прямиком к нужному нам месту. Часовой при его приближении все более вытягивался в струну, очевидно, подозревая, что это подвыпивший офицер с проверкой заявился. Но на последних шагах резко расслабился, да и мафиозо выдал себя заплетающимся голосом со все тем же акцентом:
— Брат! Тебе здравствуй большое! Скажи, тут жить мой дорогой земляк Имьтюррак?
— Верблюд облезлый твой земляк! Пошел вон!