Карета остановилась у большого двухэтажного особняка, окруженного высоченным забором из багрового, едва ли не черного кирпича. За густыми завитушками массивных литых ворот угадывались очертания трех лакеев в синих форменных ливреях. Лакеи вытянулись во фрунт, однако отворять ворота не спешили.
– Что за черт! – прошипел пассажир и, кряхтя, выбрался из кареты, растирая затекшую поясницу. – О-ох, растряс, сукин ты сын! – погрозил кучеру кулаком, – Шкуру велю спустить!..
Подбежал адъютант, доложил, торопливо глотая слова:
– Вашевыпырство! Открывать не изволят!..
И, поймав непонимающий, застланный сонной оторопью взгляд, торопливо добавил:
– Виноват-с, одно только и долдонят: «неположено»!..
– Что-о?! – взревел пассажир. – А ну-ка!..
Он отстранил адьютанта, беспомощно хлопающего ресницами, и в сердцах пнул чугунные створки:
– Начальника ко мне, живо!
Лакеи повели себя в высшей степени странно: отбежали в стороны и замерли, заложив руки в белых перчатках куда-то в недра расшитых ливрей. На рев явился с иголочки одетый офицер, щелкнув каблуками, представился:
– Гвардии подпоручик Мезимов. Кто вы и по какому вопросу?
Пассажир поперхнулся воздухом, налился дурной краской и тоном, не обещающим подпоручику карьерных продвижений, по меньшей мере, в ближайшую тысячу лет, проскрипел:
– Министр внутренних дел, генерал от кавалерии Тирашев.
– Ваше высокоблагородие! – начальник караула и бровью не повел, словно стоящие под забором министры были для него чем-то обыденным. – О вашем визите доложат сию секунду!
– Открыть ворота немедля! – велел Тирашев, угрожающе выпятив подбородок, – Сукин ты сын!
– Никак невозможно-с! – отрапортовал подпоручик. – Имею предписание!
– Да ты в своем уме? Да я тебя в Сибирь!.. В бараний рог!.. А ну-ка, братцы, ломайте!
Двое жандармов спешились и нерешительно принялись долбить по литым завитушкам прикладами карабинов.
– Отставить! – тяжелые створки приоткрылись, выпустив наружу высокого господина, форма одежды которого: красный махровый халат и шлепанцы на босу ногу, никак не соответствовала ни погодным обстоятельствам, ни торжественности момента. – Честь имею приветствовать, Александр Егорович! Прошу простить за внешний вид, признаться, не ждал!..
Лицо Тирашева слегка прояснилось, но тон по-прежнему ничего хорошего не предвещал: