Зануда даже вздрогнула – в отличие от Рэга Шеридана она до сих пор считала все кривотолки, что ходили в Городе насчет рынка, пустыми домыслами, а оно, оказывается, вон как!..
Ей отлично было известно, о чём идет речь. В детстве они с друзьями не раз уговаривались добыть себе подобную штуку. Для этого надо было всего-навсего в полночь отправиться на кладбище и положить на какое-нибудь надгробье серебряную монетку. Она уже не помнила подробностей – заклинаний там, и всего прочего… А потом по сценарию должен был появиться то ли сам хозяин могилы, то ли его призрак, и оставить взамен денежки свою нательную рубаху. Поверье гласило, что надев её, человек становится невидимым. С помощью этой одёжки друзья Зануды планировали ограбление кондитерской Папаши Дю и прочие невинные шалости, но у них так ни разу и не хватило духу совершить ночную вылазку. А теперь вот выясняется, что храбрецы у нас всё-таки есть…
Впрочем, она тут же успокоила себя тем, что старик, вероятней всего, собирается всучить ей фальшивку.
– А как бы мне на неё взглянуть? – требовательно спросила она.
– Госпожа полагает, что я ношу
Зануда достала из сумочки ручку и нацарапала на бумажке цифры. «Ведь уйдет сейчас, – подумала она, – и что тогда?.. Следить за ним, что ли? Но дядюшка слишком приметный теперь, а я…»
Она не успела додумать, как дверца экипажа приоткрылась, оттуда высунулась мощная лапа, и за шиворот втащила прохиндея внутрь – он только ойкнул! «Ай да дядя Винки!..» – восхитилась про себя девушка. Поразмыслив, она осталась караулить снаружи, полагая, что дядюшка сам уж как-нибудь разберётся.
Тем временем, дядя Винки усадил своего пленника против себя и несколько минут с удовольствием наблюдал, как тот сначала стал пунцовым, потом побледнел и даже позеленел слегка. Насладившись сей метаморфозой, он наклонился к нему, хлопнул по плечу и пробасил:
– Ну, здравствуй, Рурус! Вот и свиделись!..
***
… Маленький трусливый гегглин торопливо шнырял среди неподвижных тел: тут кусок, там кусок – поджав хвост, он торопился набить брюхо до отвала, пока не пришли живые, когда ещё доведётся так сытно поесть? Полная откормленная луна неодобрительно взирала на него сверху и её взгляд очень не нравился гегглину – задрав испачканную морду, он не раз и не два рычал на неё, но луна не уходила, и тогда, тяжело вздыхая, он снова принимался за своё, нервничая и оглядываясь… Перебегая от одного убитого к другому, он подобрался вплотную к стенам Города – в их тени ему казалось безопаснее. Сев на корточки, пожиратель падали прислушался: со стены до него долетали обрывки фраз, но он не понимал языка Людей; вдали перемещались цепочки огней – ночь вокруг была полна скрытого движения, но ему пока ничего не угрожало и, снова вздохнув, он наклонился и обнюхал лежащего перед ним. Судя по запаху, это был человек.
Гегглин радостно облизнулся: человечье мясо вкуснее прочего! Рядом возвышался бесформенной горой труп летуна – падальщик чувствовал, что ящер мертв, но на всякий случай зарычал на него, а потом впился зубами в руку человека. В пасть ему брызнуло тёплым, он заурчал, но человек вдруг отдёрнул руку, закричал, и схватил его за шею.
…Перевязав лоскутом рубахи прокушенную руку, Гилленхарт побрел наугад в темноте. Он плохо соображал куда идет, но понимал, что надо где-то укрыться или каким-то чудом взобраться на стену, иначе до него доберётся ещё какая-нибудь тварь. Внезапно земля под его ногами дрогнула, и раздался гулкий удар, а за ним – ещё и ещё… Сверху полетели камни, один из них больно задел рыцаря по плечу и сбил его с ног. Упав на спину, он увидел, как от стен откалываются огромные куски и беззвучно летят вниз – медленно, точно он лежит на дне реки, а воздух превратился в воду… Одна глыба рухнула как раз на то место, где скрючился погибший летун, – если бы не прожорливый гегглин, обломок стены точно похоронил бы его под собой!.. И тогда он поднялся – тяжело, бездумно, будто всё это происходило и не с ним вовсе, – и побежал прочь, спотыкаясь о трупы и оскальзываясь в грязи, смешанной с кровью.
Навстречу ему толпами текли вражеские воины, таща штурмовые лестницы и верёвки с крючьями, но никто из них не обращал внимания на одиноко бредущую фигуру человека, – ведь впереди их ждала Акра! Вожделенная и ненавистная…
Укрывшись в ближней рощице, он видел, как чёрная шевелящаяся масса, ощерившись огоньками факелов, хлынула через проломы в чрево Города. Навстречу ей хлестал огненный ливень – гибнущий город дорого стоил захватчикам: сотни тысяч нападавших обратились в пепел, но многие из них проникли внутрь – и на улицах и площадях Акры завязались отчаянные бои, где и та и другая сторона сражалась за право на жизнь.
***
…Тяжёлые двери Храма сомкнулись за ними – и наступила тишина. Бои шли уже на подступах к храмовому холму, но здесь было светло и тихо. Абигайл прислонился к прохладной стене из белого светящегося камня и вытер рукавом кровь с разбитого лица. «Совсем слабый стал… В былые времена махал мечом без устали несколько часов кряду, а теперь?..» И отчего-то стало так горько, словно жизнь его по-прежнему не имела видимого конца и впереди маячила сытая, но беспомощная и вовсе ненужная ему старость.
За эти дни на стенах погибли его друзья и сыновья, и он с радостью последовал бы за ними, но оставалось то главное и последнее, что удерживало его в этом мире: судьба тех детей, которых удалось оторвать от их родителей и укрыть в Храме. Тени расчистили советнику дорогу среди сражающихся, но почти никто из его воинов не уцелел, в живых остались лишь два рыцаря да парень-агил. Вместе с ним они находились теперь в Храме. Тени же устроили заставу у подножия холма – охранять подходы к святыне.
В прозрачном луче света льющегося с высоты, – для Абигайла всегда было загадкой, как могло светить сюда солнце и днём и ночью? – возникла плотная туманность, и спустя короткое мгновенье из нее вылепился человеческий силуэт. Это был сам Верховный Жрец. Люди-воины и агил почтительно склонились перед ним. Абигайл кланяться не стал – он и в мирное-то время не очень жаловал духовенство, считая, что оно тратит больше сил на поддержание собственного авторитета, нежели на борьбу с реальным злом, а теперь ему и вовсе было не до приличий.
– Где твои монахи? – спросил он у храмовника.
ebooksa