Топь

22
18
20
22
24
26
28
30

– Михайло… Михайло!

– Что, что ты видел?!

– Надо спешить, Михайло! Мы з тобой должны спасти хлопчика… Иначе… иначе… конец всьому!

– Твою мать! – с чувством выразился «Стрельцов». – Все с тобой через… Садись в машину, Нострадамус хренов, мы, похоже, опаздываем!

Эпилог

Глеб

Байкал. Деревня Листвянка

«Помоги! Помоги-и-и! Ты ну-у-ужен мне! Очень!»

Глеба трясет. Вот вроде несколько ночей подряд ничего не было, и он уже стал думать, что тетя Света и впрямь может ему помочь, прогнать кошмары. Но они снова вернулись. И вчера, и сегодня. И зов, казалось, заметно усилился. Только теперь в нем больше пронзительно-жалостливого, чем агрессивного. Но Глебу все равно страшно, как никогда в жизни. Казалось, кричит не живое существо, а все болото, окружающее гору, на которой он стоит. Словно оно живое, разумное… и ему плохо.

«Иди-и-и ко мне-е! Скорее!»

Глеб зажимает уши руками, но это не помогает – голос, кажется, звучит прямо в его голове. Громкость и пронзительность его нарастают, и мальчику хочется самому начать кричать, чтобы только заглушить чудовищный зов. Хочется попросить Зовущего замолчать, но Глеб откуда-то знает, что если ответить – будет еще хуже. Сейчас Зовущий лишь чувствует его, но не видит. А если увидит?

«Помоги-и-и!»

Дрожь мальчика становится почти лихорадочной. Он хочет бежать, но бежать некуда: вокруг горы сплошное болото – вернее, море зелено-бурой жижи. Глеб понимает, что это не обычная грязь, которой и в окрестностях Листвянки хватает в дождливое время. По такой не пошлепаешь в резиновых сапогах, как он, бывало, делал с папой. Нет, это трясина, топь. Папа ему как-то показывал болото тут, неподалеку, когда они вместе ходили за грибами. Кочки, камыши, осока, прогибающаяся под ногами земля, а потом «Во-о-он там, Глеб, видишь? Полянка зеленая, веселенькая такая? Вот это и есть самое опасное место на болоте. Чаруса называется. Сразу провалишься, и тебя с головой утянет так, что и не выберешься. Придет время, будешь гулять по лесу сам – держись от таких мест подальше, понял?».

Голос папы и сейчас словно звучит в голове Глеба, и кажется, ненадолго даже легче становится. Но Зовущему, похоже, это не нравится, и его крик переходит в пронзительный визг:

«Иди ко мне, иди, иди, иди-и-и!»

И тут в жиже одно за другим начинают возникать человеческие лица. Не как будто нарисованные, а словно всплывшие из глубин топи, они появляются на поверхности и делаются выпуклыми. Все они искажены сильным страданием, будто им невероятно больно, рты раскрыты в крике, и голос Зовущего вдруг распадается на множество голосов, и теперь весь этот хор болотных лиц надрывается, глядя, кажется, прямо на Глеба:

«Ты можешь помочь нам, спасти. Почему же не идешь? Иди к нам, спаси, помоги! Иди к нам, иди к нам, иди, иди, иди-и-и!»

Глеб кричит, и его выбрасывает из кошмара. Он вновь покрыт холодным потом, уши, кажется, до сих пор болят от криков болотных лиц.

– Не могу так больше, – шепчет он. – Не могу, не могу, не могу!

Он утыкается лицом в подушку, и худенькие плечи мальчика начинают содрогаться в беззвучных, но неудержимых рыданиях.