Лягушка-принцесса

22
18
20
22
24
26
28
30

— О боги! — театрально всплеснул руками хозяин дома. — Совсем никакой памяти не стало!

Попаданка подумала, что не случится ничего из ряда вон выходящего, если она предстанет перед владельцем подобного заведения топлес. Во-первых, этим здесь никого особо не шокируешь, во-вторых, он бывший раб, и, следовательно, настоящей аристократке просто неприлично его стыдиться. Ну, и в-третьих, гей и не интересуется женщинами в сексуальном плане. А вот набедренную повязку лучше оставить. В ней как-то спокойнее.

Сбросив платье, девушка осторожно провела ладонью по гладко отшлифованным липовым плашкам, из которых состояли стенки лохани, убеждаясь в отсутствии заноз, забралась внутрь и вытянула ноги.

— Я уже здесь, госпожа! — преувеличенно бодро вскричал Птаний, заходя в ванную с инструментом, напоминающим ножницы для стрижки овец, в одной руке, а другой прижимая к груди деревянный ящичек с металлическими накладками по углам.

Аккуратно сложив всё на лавку, хозяин дома прежложил:

— Позвольте отодвинуть занавеску, госпожа, чтобы стало светлее.

— Конечно, — кивнула гостья, откидываясь на спинку лохани. — Делайте, как вам удобно, господин Птаний.

Прикрыв её плечи грубым застиранным платком, мужчина деловито уселся на пол и принялся с нарочитой осторожностью расчёсывать изрядно спутанную шевелюру.

— У вас прекрасные волосы, госпожа! Густые, длинные, шелковистые. Право слово, даже жаль стричь такую красоту.

Ника знала, что он врёт самым беспардонным образом, поэтому поспешила перевести разговор на другу тему:

— Среди ваших мальчиков кто-нибудь говорит по-ольвийски?

— Вы можете не опасаться, госпожа, — успокаивающе рассмеялся собеседник. — В доме только я знаю этот язык. Ольвийцы — дикий, отсталый народ с края земли. За всё время, что я здесь живу, они заходили к нам всего несколько раз. Да и то те люди уже давно живут в цивилизованных странах и отказались от своих варварских взглядов на любовь.

— А давно вы здесь живёте, господин Птаний? — прикрыв глаза, спросила девушка.

— Пятый год, госпожа, — вздохнул отпущенник, убирая гребень. — Ах, как же я буду стричь такие чудесные волосы? Мне кажется, я совершаю святотатство, госпожа.

— Но вы же сами сказали, что это необходимо, — проворчала беглая преступница. Приторная любезность владельца публичного дома начинала её раздражать.

— К сожалению, да! — подтвердил он, поднимаясь на ноги. — Сейчас возьму ножницы.

Стараясь погасить нарастающее чувство досады, Ника хотела задать ещё несколько вопросов, но мужчина опередил её, заговорив первым:

— Я родился свободным, госпожа. Но едва достиг возраста семи лет, мать продала меня одному доброму господину. Мой первый хозяин, память о котором я буду чтить всю свою жизнь, говорил, что она была продажной женщиной и не знала даже имени моего отца. Господин Велер обожал меня, и я рос в любви и неге. Он выучил меня грамоте. Вечерами мы вместе читали стихи известных поэтов и сочинения мудрецов древности. Хозяин даже приглашал наставников, дабы преподавать мне хорошие манеры и иностранные языки. Это благодаря его заботам я отлично изъясняюсь на либрийском и даросском, знаю банарский, ольвийский и даже немного понимаю келлуан. Чуть поверните голову, госпожа. Вот так.

Какое-то время он молча лязгал ножницами, изредка помогая себе гребнем.

— Но увы, — наконец продолжил Птаний. — Кроме меня, господин любил ещё и гонки колесниц. Однажды он сделал крупную ставку и проиграл очень большую сумму. Ему пришлось продать даже домашнюю обстановку, но денег все равно не хватало.