Свирель

После пасхальных заутрени и обедни я разговлялся у Шунаевых. Когда я шел к ним, светало, высоко пели жаворонки и пахло свежераспаханной землей. Было тихо в природе, и так же тихо было и на душе. В усадьбе у скворечен суетились скворцы и кричали на гнездах грачи. Хотелось жить.

У Шунаевых меня поджидали. На столе уже стоял самовар и были расставлены кое-какие закуски. Анненька и Варенька были в каких-то допотопных платьях, а Наденька в легком розовом шерстяном. Похристосовались. Затем мы с Ракитским выпили по рюмке водки и стали разговляться. Когда мы пили чай, встало солнце и весело осветило всю природу. Но все почему-то были печальны и часто вздыхали, тогда как надо было радоваться и веселиться. Ракитский сидел какой-то нахмуренный и угрюмый, плохо ел и все молчал. Анненька и Варенька вскоре затем ушли к себе, Ракитский тоже, и я остался с Наденькой вдвоем. С семи часов нужно уже было начать обход прихожан со крестом, но мне не хотелось уходить, я долго еще торговался с собой и в конце концов простился с Наденькой и вышел.

Она тоже вышла со мной.

— Как хорошо! — сказала она. — Так бы все стояла и смотрела и ни о чем бы и не думала. Надоело думать...

— Да, погода отличная, — ответил я. — Весна ранняя, а пасха поздняя... Прощайте, милая барышня!

Она пожала мне руку, и рука ее была холодная.

— Можно мне вас проводить? — спросила она.

— Проводите, — сказал я. — Только до моста. Деревней не ходите.

Она пошла рядом со мною.

Необыкновенная радость наполнила мое сердце. Я нарочно замедлял шаги, чтобы она подольше побыла со мною.

— Что вы теперь намерены делать? — спросила она меня.

— Да вот пойду со крестом... — ответил я. — Скоро уже время.

— Нет, я не о том, — продолжала она. — Что вы намерены теперь делать с самим собою?

— Ровно ничего. Буду совершать свои службы и требы, а там видно будет!

— И всю свою жизнь проживете один?

Я засмеялся.

— Конечно, один, — ответил я. — Родственников у меня нет. Буду иногда заходить к вам...

— Теперь уж это невозможно... сказала она и глубоко вздохнула.

— Почему? — спросил я ее.

— Потому, что я окончательно отказала Дееву в своей руке, и он оставил нашу усадьбу за собой. Теперь он нас выселяет.