Свирель

— Грех тебе, Гриша, обижать меня, — сказала Елена Ивановна и вышла к чаю.

Мысль о том, что сегодня не будет вовсе открыта лавка, что это может быть истолковано как начало банкротства или объяснено запоем брата, который они тщательно скрывали, убивала ее. Боязнь того, что скажут другие, овладела всем ее существом. И когда наверх поднялись молодые, она путалась, отвечала им невпопад, и оба они с самоваром вместе то вдруг уходили в ее глазах куда-то далеко-далеко и казались маленькими куколками‚ а то вдруг вырастали в натуральную величину. Она то и дело протирала себе глаза. Один раз ей показалось даже, что вся комната вдруг подалась куда-то вправо, и она инстинктивно ухватилась за край стола, чтобы не упасть.

— Брат в магазине? — спросил Федор Иваныч.

— Нет, дома... — ответила Елена Ивановна. — Сегодня лавку не открывали. Гриша нездоров.

— Так надо пойти с ним повидаться! — сказал он и, с трудом поднявшись с места, пошел на половину брата.

— А чем болен Григорий Иваныч? — обратилась к Елене Ивановне невестка.

Елена Ивановна покраснела, опустила глаза и не решилась сказать правду.

— Голова болит... — ответила она и затеребила бахрому скатерти.

Нина Петровна перегнулась к ней через весь стол и, оглядываясь по сторонам, зашептала:

— Правда, говорят, что он у вас крутой и весь дом держит так?

И она сложила руку кулаком.

Елене Ивановне было больно, что чужая, посторонняя ей женщина обращается к ней с таким вопросом, и ответила:

— Нет, он добрый...

Возвратился от брата Федор Иваныч взволнованный, красный. Он уселся за стол, а потом вдруг опять встал, попросил подать ему чай внизу и вместе с женою ушел из столовой.

В этот день обедали поздно, так как Елена Ивановна сочла неудобным кормить гостей своим обыкновенным обедом и затеяла много лишнего. За обедом она так же, как и утром, отвечала невпопад и не знала, о чем говорить с невесткой. По целым минутам длилось тягостное молчание, и выходило так, точно она была не рада гостям. Вечером Григорий Иванович куда-то исчез, и его долго искали. Нашли в сарае за кучей хлама. Елена Ивановна повела его в дом. Проходя мимо нижнего этажа, она слышала, как что-то скоро-скоро рассказывала мужу Нина Петровна и как вдруг рассмеялась веселым, здоровым, задорным смехом.

Елена Ивановна уложила Григория Иваныча в постель и снова растерла его водкой.

Затем она пошла к себе в комнату и, положив голову на часословец, горько заплакала. По лестнице раздались чьи-то тяжелые шаги. Она вытерла слезы и, раскрыв часословец, сделала вид, будто читала. В комнату вошел Федор Иваныч и, увидав Елену Ивановну в уголку у комода, опустился около нее на кресло и тяжко задышал. Лицо его было бледно, ноздри раздувались.

— Что с тобой, Федя? — спросила она его.

— Я пришел к тебе, сестра, — ответил он, — чтобы попросить тебя не показывать ясно, что Нина тебе противна. Это меня обижает... Я люблю ее, и... мне это тяжело!

Он встал с кресла и демонстративно вышел из комнаты, а Елена Ивановна опустилась на стул, сложила руки ладонями вместе и, подняв глаза на икону, только и могла сказать: