Она лежала, свернувшись калачиком и укрывшись шалью. Я нагнулся, поцеловал ее в холодный лоб, и мне было больно, что я не мог поцеловать ее сердцем, а целовал ее только губами. Потом я перекрестил ее.
Она вздохнула и открыла глаза.
— Не уходите, отец Константин... — жалостно сказала она.
Ее голос тронул меня.
— Как ваше здоровье? — спросил я ее.
— Плохо, отец Константин, — ответила она. — Должно быть, не жилица я на белом свете.
— Полноте, Агния Петровна, — старался я ее утешить. — Все обойдется, господь поможет...
— Нет, не поможет, отец Константин...
Она закашлялась и стала что-то искать. Я догадался, что она ищет платок, чтобы плюнуть в него, и огляделся по сторонам. Платок лежал на стуле. Я взял его и при свете лампадки увидел на нем красные пятна.
Сердце во мне забилось.
— Что это? — спросил я, подавая ей платок.
— Кровь, отец Константин, — ответила она. — Кажется, у меня чахотка.
Этого еще недоставало! Я бросился к ней, вырвал у нее из рук платок и поднес его к лампадке. Да, это действительно была кровь. Господи, господи, да что же это такое? За что ты так наказываешь меня, за что так жестоко преследует меня судьба?
— Вы обращались к доктору? — спросил я ее.
— Нет, не обращалась... — ответила она.
— Но почему же?
— Вот уже седьмой месяц во всем доме нет ни копейки денег...
— Чем же вы жили? Откуда берет деньги ваша мать?
— Дает Деев.
— Значит, у вас ему большой долг?