Свирель

И я стал перед ней на колени и ей, праведнице, поведал свой грех. А она взяла меня за руку, долго глядела мне в глаза и потом троекратно меня благословила.

— Она хорошая девушка, — сказала она, — и жизнь только одна.

Что хотела она этим сказать?

А затем она упала на подушки и стала бредить.

Всю ночь я просидел около нее, прислушиваясь к ее бреду и крику сверчка, пока, наконец, не раздался благовест к заутрени. Исповедь не облегчила меня.

Усталый, не спавши ночь, я стоял перед алтарем всевышнего, но душа моя была мрачна, и вместе с лучами радостного солнца, проникавшего в алтарь, и вместе с щебетанием птиц на нее не сошло успокоения, которого она так алкала.

В среду, на вербной неделе, ефимоновский батюшка соборовал и приобщил мою жену, а в четверг вечером ее не стало.

Вместе с ней скончалось и то, о чем она сообщила мне в первый день после нашего приезда сюда и затем впоследствии на исповеди.

Зачем она не смолчала?

Маленький холмик на нашем кладбище в Журавнах из свеженасыпанной земли. Я стою без шапки, и дождь льет мне прямо на голову. Сейчас сюда опустили мою жену. Около меня соседний батюшка, мой дьячок Прокофий Алексеич, Анненька, Варенька, Наденька и Деев. Несколько крестьян стоят в стороне. Когда мы отошли от могилки, один из крестьян долго мялся и затем сказал:

— Помянуть бы, батюшка... За упокой души... Пожаловали бы на четверочку!..

Я шарю в кармане, но ничего не нахожу.

— Нет денег, голубчик, — отвечаю я ему.

— Не беспокойтесь, батюшка, — вмешивается Деев, — я им отпущу!

И, кликнув мужиков, он повел их за собой в трактир, а затем вернулся ко мне в дом помянуть.

Зачем он пришел?

Как это всегда бывает после похорон, в доме сделалось как-то пусто, уныло и неуютно, точно моя покойница занимала собою сразу весь дом.

Робкая, стыдившаяся себя, теща подала нам блинов, мы помянули чем могли, и скоро я остался один.

— Не горюйте много, — сказала мне Наденька на прощанье. — Все обойдется к лучшему...

Как бы я хотел в это верить!