Атмосфера

Извини, теть Мань, но мы тоже мясо только по праздникам едим – твердо отвечала Полина, продолжая протягивать недовольной потребительнице солидную миску с дымящийся диетической едой.

Вы по праздникам, а мы – никогда!

Зря ты так. Если я когда кусочек мясо раздобуду – я, его, конечно Феденьки приготовлю. Он же – мальчик – растет еще – ему нужнее.

Ага, мясо братцу скармливаешь, а мы значит взрослые – и так обойдемся – оскаблилась Манька. Знаешь, что соседка, ты меня, я гляжу, совсем не уважаешь и на концерты мои за это больше не приходили. Поняла? И вообще надоели вы нам с Митькой, деревенские вы жлобы – страсть. Осенью не ждите, не вернемся, пойдем в Оренбург – станем настоящими эстрадными артистами. Артисты большие деньжища зарабатывают. Небось не только на мясо хватит. Через несколько дней Манька и Митка из города снялись. И назад их особо не ждали.

Но, тем не менее, по осени, разве что позднее, чем обычно, но супруги все же вернулись. Они стояли у Поленькиного дома под проливным дождем еще более обветренные и исхудавшие, даже иссохшиеся и вид имели такой откровенно горемычный, что ни у кого из подошедших к ним поздороваться не повернулся язык ядовито поинтересоваться относительно оренбурской эстрадной карьеры. Когда Поленька, вытирая руки фартуком появилась на порожке, Миться с Манькой, синхронным движением, картинно поклонились ей в пояс, взметнув капельки воды, брызнувшие с волос и обносок в стороны.

Поленька, ты уж нас прости, не злобствуй. Кто старое помянет – тому глаз вон. Знала бы ты как мы по твоей жаренной картошечке соскучились. Последнюю неделю все поминали тебя добром. Ты бы нам, девонька, приспела чего. Мы уж и забыли, когда горячее хлебали. И парочка, отыграв сценку – «простонародье просит прощения и хлеба», замерли в просительной позе.

Да ладно вам – махнула рукой Полина. Заходите на крылечко, борщом накормлю.

Митька с Манькой оживились и вприпрыжку, распахнув настежь калитку, припустили к дому. Мы уж тут, на улице, под навесиком, а то напачкаем тебе, добрая ты наша хозяюшка.

Митька с Манькой кушали, хвалили, а толпа не расходилась. Народ ждал продолжения. Парочка, надо полагать, через город не шла, а явилась со стороны пустыря, пройдя проулком не вдоль старого особняка, а соседнего дома, то есть оставив особняк за спиной. Пройди они Горловым, или Духовым переулками, им пришлось бы пройти несколько домов по Вербной и новый забор старого дома, навярняка первым бросился бы им в глаза. А это означает, что о продаже их временного пристанища Митька с Манькой ничего не знали. Зимней квартиры им в этом году не обломится.

И как они собираются выходить из положения – тихонькой перешептывались люди – дело-то не к Петрову, а к покрову.

Полина думала о том же. Сарай им отдать – так надо со своими сперва поговорить. Да и занят сарай – то там уже курица живет. Да и отец никогда не согласится: скажет – спалят, как пить дать и дом на пару – и будет прав. Эту компанию надо во что-нибудь каменное или железное селить, что б не горело. А то мало спалят – сами ведь сгорят – вот чего.

Осоловевшие после горячего Митька и Манька собрались уже дать честной компании благодарственный концерт, как продравшаяся на первую линию забора, припоздавшая вездесущая молодка Маркина с лету заголосила – ах, бедные вы несчастные скиталицы и некуда же ж вам в родном городе головушку приклонить. Обогреться, от непогоды укрыться. Куда ж вы теперь пойдете, ох неприкаянные горемыки…

Манька с Митькой какое-то время всматривались и вслушивались, потом переглянулись. Манька громко звякнув ложкой, поставила пустую тарелку на приступочки и немного выйдя из роли, несколько высокомерно процедила – Полина, будьте так любезны, просветите нас – о чем вещает эта юная леди? Что – то я не совсем понимаю…

Полина вздохнула. Старый особняк продали.

Что?! Какой особняк? Наш?

Да.

… И давно?

Полине почему-то захотелось раздраженно ответить – да какое это к черту имеет значение, но она сдержалась – недавно.

Вот это да! – заохали бомжи – и где нам теперь жить прикажете?

Полина молчала.